Дмитрия Ивановича давно веселила поразительная жизнестойкость этой части света: много лет Запад был «загнивающим», потом стал «гнилым» и, в соответствии с непреложными законами природы, вот?вот должен был бы распасться на атомы; однако поди ж ты… Речь по поводу вручения очередного ордена главе правительства… Статья «В ДОБРЫЙ ЧАС!» — о весеннем севе; как же без нее, хотя Присуха, как и все граждане («как один…»), хорошо знает, что с наступлением осени начнутся «неблагоприятные погодные условия» и разверзнутся библейские хляби, которые, конечно же, подкосят снятые урожаи на стыдливо умалчиваемых площадях. И никакой ремонт здесь не поможет, даже и капитальный. Зато ремонт поможет квартирам, которые хозяева любовно приводят в порядок, пусть и не в едином порыве, но совершенствуя по мере сил свой маленький, самый главный мир.
Купил две пачки «Любительских» и, дойдя до остановки, закурил. Женщина с коляской на противоположном тротуаре шла, отвернувшись и глядя не на ребенка, а сюда — и вверх. Ее обогнали школьники и тоже остановились, уставившись в ту же сторону. Стоявшие рядом с Присухой люди стали вертеть головами и подняли головы.
Автобуса видно не было. С наслаждением затянувшись, Дмитрий Иванович тоже посмотрел вверх. Ого! На верхнем этаже, похоже, капитальный ремонт — меняют рамы. Снизу были видны пустые темные проемы на месте окон. В проемах то появлялись, то исчезали головы ремонтников, ожесточенно и громко переругивавшихся. Кто они, плотники? Стекольщики? Выглянул и скрылся качающийся угол новой рамы. Светлое дерево казалось белым по контрасту с темным проемом.
Прохожие замедляли шаг, поднимали головы; потом шли дальше.
Автобуса не было. Сверху несся мат.
Кстати, не так уж это и невозможно, расхрабрился Присуха, ремонт. Уголком сознания понимал, что все равно никогда не решится на это, но… Почему они так орут — неужели русский человек не может работать без мата?
Женщина с коляской уже несколько минут стояла, подняв голову. Другие замедляли шаги.
А моя книга будет жить. Присуха улыбнулся. Он уже решил, какую главу публиковать, осталось только…
Громко закричала женщина с коляской, протягивая руку прямо к нему, и Дмитрий Иванович удивленно обернулся как раз в ту секунду, когда отпрянули стоявшие вокруг, и тяжелая рама повергла его на землю.
Лунканс К. Г. оказался никудышным свидетелем. Во время происшествия (так записали в протоколе) он выходил из парадного дома №…
Что?то громоздкое пронеслось сверху прямо перед ним, и Карл невольно сделал шаг назад.
Брызнули стекла. Отлетел в сторону тощий портфель, к самым его ногам. Он нагнулся и поднял. Оттуда высыпалось несколько библиотечных карточек, которые он подобрал, и только тогда увидел поверженного человека.
Подошел автобус и остановился, не доехав до остановки. Люди заторопились к раскрытым дверям, часто оглядываясь.
Лежащий человек не шевелился.
Откуда?то несся громкий женский крик.
Автобус отошел, медленно объехав разбитые стекла.
Кто?то произнес красивым авторитетным баритоном: «Тело нельзя трогать. Милицию надо». После этого заговорили все разом:
— «Скорую» надо, «скорую»!
— Пьяный, не иначе.
— Прямо в голову, надо же…
— С окна выпал! С окна, сверху!
— Да вызовите кто?нибудь «скорую», «скорую» надо!
— Не выпал, а выбросился.
— Столкнули. Я вот в газете недавно…
— Выпивши, конечно; сидел и вывалился.
— Что вы меня прямо на стекла толкаете, смотреть же надо!
— «Скорую»!
— Да вызвали уже, вызвали… Умные какие. Скоро приедут.
— Без милиции тело трогать нельзя.
— Да?а?а… Такая «дура» долбанет, так…
— Это сверху, там ремонт.
Как раз в этот момент по лестнице загрохотали шаги, и двое мужчин в заляпанных спецовках выбежали из парадного. Растолкав народ, подбежали — и попятились.
«Скорая помощь» остановилась прямо у тротуара. Подошли санитары с носилками и остановились, переглянувшись. Врач присел на корточки, потрогал шею лежавшего и встал, ни на кого не глядя.
Прав оказался обладатель авторитетного баритона, потому что через несколько минут рядом со «скорой» появилась милицейская машина. Врач о чем?то спорил с милиционерами, повторяя: «Куда я это повезу, куда?!». У человека, которого санитары переложили на носилки, была точно такая же бородка, как у врача, но Карл отметил это как?то машинально: слово «это» прозвучало страшней, чем «тело».
— Тут вещи… портфель его, — сказал он.
Пришлось ехать в милицию, где долго выясняли, как портфель оказался у него, а сам он, Лунканс Карл Германович, на месте происшествия.
На место происшествия Карлушка приехал, чтобы посмотреть еще одну квартиру. Кто знает, твердил он себе, как все сложится у инициативной Марии с остальными звеньями обменной цепочки, вдруг что?то сорвется?
Квартира показалась Карлу темной и неприветливой. Хозяева, пожилая пара, жались друг к другу, словно им самим здесь тоже было неуютно. За окнами виднелся тесный двор. Карлушка поблагодарил и с облегчением закрыл за собой дверь, а еще через час расписался под протоколом и вышел из отделения милиции, оставив на столе портфель «пострадавшего», как опять?таки было записано в протоколе.
Мощная энергия Марии Михайловны (и, вероятно, неизвестных «тех»), его собственная беготня со справками сделали свое дело: обмен состоялся.