Узнав про командировку, милиционер снисходительно объяснил, что «там не горит, тянуться эта бодяга будет долго, а уж карточки вовсе никому не интересны». Помолчав, добавил: «Теперь?то». И потянулся за «Огоньком».
— Не сходится? — посочувствовал Карл.
— Ну! Вот, «семь» по горизонтали: «Древнеримская катапульта», пять букв. Что бы это?..
— Какая первая буква?
— В том?то и дело, что нету. Вот если отгадать «четыре» по вертикали, то последняя буква как раз для этой… древнеримской.
— А по вертикали что?
— Да тоже не знаю!
Старшина решительно вытряхнул сигарету и протянул пачку Карлу: «Кури». Вдохнул с наслаждением дым и пробормотал скороговоркой:
— «Передача и прием звука на расстоянии»; что это за хреновина? Пять букв.
— Радио.
— А? Я выключил, там концерт по заявкам.
— Попробуйте вписать: «радио». Пять букв.
Милиционер недоверчиво посмотрел на Карла, потом хлопнул ладонью по колену:
— Нну! Точно!.. А я?то…
Прикусил сигарету и, щурясь сквозь дым, вписал.
— Тогда в этой древнеримской, как ее, первая буква «о», — задумчиво протянул он, и Карл счел за лучшее попрощаться.
Подойдя к двери, остановился.
Старшина обрадованно поднял голову:
— Вспомнил?
— Катапульту? Нет. Скажите, а родные у него остались? Я мог бы им передать… ну, карточки.
Вот так приходят с улицы и заявляют, насупился старшина, однако быстро сообразил, что заявлять мужик ничего не заявляет, а пришел сам, хотя мог сто раз выкинуть этот мусор. На кой ляд, спрашивается, кому?то эти картонки нужны? А если вдруг в прокуратуре спохватятся, так он самый свидетель и есть, с него и спросят.
Он не успел убрать папку, поэтому найти адрес жены погибшего было делом одной минуты.
— Жена бывшая, фамилия у ней другая: Дуган, а когда в браке состояли, так она тоже была Присуха, как он. С такой фамилией жить, знаешь… Учителю тем более.
Карл стоял, оглушенный. Записал адрес и телефон, пробормотал «спасибо» и вышел.
Он смутно припомнил доцента Присуху по далекому безмятежному времени, когда встречал Настю вечерами после лекций, однако теперь все перепуталось: вполне вероятно, что помнилась только фамилия, а силуэт человека с бородкой и потрепанным портфелем, которому гардеробщица несла столь же потрепанное пальто, принадлежал не Присухе, а кому?то другому. Однако силуэт маячил, хотя далекую эту картинку властно заслоняла недавняя, с лежащим на тротуаре пострадавшим , а был ли он доцентом Присухой, и тот ли самый портфель он, Карлушка, поднял с земли, не имело значения.
Или казалось, что не имеет значения, потому что одно дело быть свидетелем несчастного случая, происшедшего с кем?то неизвестным, и другое, если этот «кто?то» тебе знаком, хотя бы только опосредствованно. В пору своего студенчества Настя часто упоминала научного руководителя, часто и по?разному: то с восхищением («он настоящий подвижник»), то раздраженно («к мелочам цепляется»), то иронически. Были моменты, когда слова «научный руководитель» звучали укоризненно, с прямым намеком на то, что Карлу тоже нужно позаботиться о научной карьере («сегодня он доцент, завтра профессор»), а в напряженных паузах громко звучал упрек инженеру — даже не старшему! — Лункансу. Вот и все, что он помнил о доценте Присухе, который не вызывал в нем ничего, кроме легкой заочной неприязни.
Теперь предстоял еще один абсурд — встреча с его женой; по лицу старшины Карлу стало ясно, что карточки скорее всего окажутся в мусорной корзине. Но жена — после командировки.
С этим решением и со странным ощущением недовольства собой он и уехал на следующее утро.
Командировка неожиданно оказалась очень удачной. Опытный завод полупроводников, везде фигурирующий как номерной «почтовый ящик», разработал крохотный транзистор. Задачей Карла было детально ознакомиться с техническими характеристиками и составить отчет, однако намного интересней было прикинуть, подойдет ли эта штука для новой модели приемника, над которой он работал. Рассчитал схему: новый транзистор подходил идеально. Давно такой продуктивной командировки не случалось, и свободного времени осталось предостаточно.
Давно такой продуктивной командировки не случалось, и свободного времени осталось предостаточно.
Всякий раз, приезжая, останавливался в одной и той же гостинице, и все?таки не мог привыкнуть к процедуре выписки: «Сдайте номер». Коридорная — или кто она там, администратор? — царственной поступью входит в комнату, чтобы проверить, не похитил ли командировочный Лунканс пробку от графина или пыльную стеклянную вазу. Пересчитывает кривые занозистые вешалки в шкафу, проверяет ящики письменного стола, после чего подходит к кровати и властно откидывает одеяло: действо особенно неприятное, напомнившее давний эпизод в другой гостинице и в другом городе…
Они с Аликом Штрумелем нетерпеливо перетаптывались у столика коридорной с ключом, отягощенным захватанной деревяшкой, и посматривали на часы: поезд ждать не станет. Та стояла в полуоткрытой двери одного из номеров и гневно выговаривала кому?то: «А вам должно быть стыдно, очень стыдно!». Из комнаты доносились приглушенные голоса, затем почти выбежали двое — у девушки горело лицо, ее спутник смотрел прямо перед собой, — и бросились к лестнице. Коридорная подошла к столику, выдвинула ящик и бросила внутрь трешку. Невозмутимо забрала у Штрумеля ключ и повесила на гвоздик.