— Вот ты меня сейчас кофейком угостишь, а я тебе все объясню про пересортицу. Ну про кофе. Который по четыре пятьдесят и по четыре десять; ты же спрашивал?
Он забыл уже свой вопрос и теперь обрадовался: пересортица так пересортица.
Народу в кафе было не много, выбор скудный: за стеклом лежали бледные бисквитные пирожные и какое?то печенье, твердое даже на вид, в виде шестеренок с кристаллами сахара поверху.
— Тебе что? — спросил он Зинку.
— Мне Катю, — сообщила та, но не ему, а девушке за прилавком. — Катерина сегодня работает?
Девушка нерешительно кивнула.
— Так позови, — сказала Зинка.
Девушка юркнула за плотную занавеску, но тут же вернулась: «Екатерина Сергеевна сейчас будет».
И колыхнулась та же занавеска, отодвинутая пухлой рукой Екатерины Сергеевны, настороженное лицо которой не вязалось с ярко?зелеными веками и перламутровой помадой. При виде Зинки настороженность улетучилась, и лицо осветилось облегчением и счастьем, последовали объятия — настолько дружеские, что белая кружевная наколка на голове Екатерины Сергеевны бесшабашно съехала набок. «А вот сюда, Зинуль, — деловито распоряжалась Екатерина Сергеевна, оправившись от радости встречи, — давайте?ка сюда, лишние стулья уберем», — и теснила Карла к свободному столику, на котором стояла табличка «Служебный».
— Чем угощаешь, Катерина? — Зинка хлопнулась на стул. — Это моей подруги муж, — она кивнула на Карла. — Прямо с работы мужик, учти.
Кто знает, какими яствами мог обернуться понимающий кивок Екатерины Сергеевны, если бы Карл не заверил обеих, что поесть успел, а вот если бы кофейку… Просьба была встречена благосклонно. Никаких обсахаренных шестеренок — на столе появилась нарезанная ватрушка, не менее пышная, чем Екатерина Сергеевна, крохотные, с мизинец, эклеры, и вазочки во взбитыми сливками. Екатерина Сергеевна принесла дымящиеся чашки, и восхищенный Карлушка не мог сообразить, принесенный ли кофе источает аромат или купленный им пакет с зернами.
— Ты давай наворачивай, Катерина молоток. Она хорошая баба, мы когда?то вместе работали, — поощряла Зинка, лениво куснув эклер.
— А ты?
— А я чего, я после работы, — хохотнула та. — Работа у нас с тобой разная, Лунканс.
Прихлебывая кофе, Зинка добродушно рассказывала про своих близнецов, которых ласково называла «крокодилами», сетовала на Толяна, снова ушедшего в рейс: «Не мальчик уже.
Я говорю: всех денег не заработаешь, да разве он слушает. Вот скажи: кто прав?».
Говорить, однако, ничего не требовалось, с этим она справлялась сама. Давно прошло то время, когда Зинка Трымчук стояла на раздаче. Теперь она, давно больше не Трымчук, работала бухгалтером, и не на заводе, а в ресторане, куда стала уговаривать его зайти: «Ты что! У нас такие морпродукты готовят, каких нигде в городе…».
— Какие продукты?
— Да какие только привозят на судах! Мне Толян говорил, многие только на экспорт отправляют. А только «экспорт» далеко, зато наш ресторан совсем рядом. Я ж говорю, заходи, правда!
Понизила голос:
— Крабы есть, ты что! Лососина — у нас ее на решетке готовят; приходи, Карл!
Впервые Зинка назвала его по имени. Произнесла — и как будто споткнулась; рассеянно надломила ватрушку.
К столику подошла девушка, стоявшая за прилавком, с новыми чашками кофе на подносе. Девушка выпалила скороговоркой: «Катеринсергевна сказала», поменяла чашки и отошла.
Карлушка не заметил, как его ответы стали менее односложными, и поймал себя на рассказе о том, как девушка в бюро убедила его искать двухкомнатную квартиру. На тарелке с ватрушкой и пирожными остались одни крошки — он и не заметил, как съел.
— Ладно, валим отсюда, — решительно сказала Зинка. — Кофе не забудь, вон твой кулек.
Она вытащила кошелек с переливающимся портретом какой?то красотки, но Карл отвел ее руку: «Мы так не договаривались». У прилавка Екатерина Сергеевна без интереса взяла у него пятерку, вручив две одинаковых коробки: «Это вам на дорожку. Заходите к нам. И ты, Зинуля, не забывай!».
На улице Зинка сказала:
— Давай в парке посидим. Дико хочется курить.
Удивляться было некогда, да и незачем. Что он, в сущности, знал о Зинке? Настина подруга. Он никогда этого не понимал: чем Зинка, со своими дурацкими присказками и грубоватыми манерами, привлекала Настю, что между ними было общего? И почему «было», поправил он себя; не «было», а «есть».
Зинка нашла скамейку, которая показалась ей подходящей: «Смолю?то я втихаря. Толян не знает, а то убил бы; про «крокодилов» я уж молчу. Дома, конечно, ни?ни; разве что на работе, в перерыве».
Закурили. Пока Зинка наслаждалась первыми затяжками, Карл незаметно рассматривал ее, сравнивая с той девчонкой, которую впервые увидел в общаге. Не баба, как Екатерина Сергеевна, и не светская дама — сорокалетняя женщина. Вокруг рта — тоненькие скобки морщинок: при улыбке появляются, потом исчезают. Упрямые веснушки, никакая пудра их не замаскирует. Старательно накрашенные — когда успела? — губы. Вместо торчащих во все стороны русых лохм — блестящий темно?каштановый шлем волос.
— Чего, постарела? — Зинка улыбнулась. — Куда ж деться. Про бабий век знаешь? То?то.
Помолчала, потом повернулась к нему, словно хотела сказать что?то важное. Однако перевела взгляд и заговорила совсем другим голосом, негромко и деловито: