— Как ты поняла, что они халтурят?
— У меня обостренное восприятие, — уклончиво ответила богиня. — Твой Бирвот имеет представление о том, что нужно сделать, чтобы пройти через врата?
— Нет, но он утверждает, что в одной из его древних книг есть некие туманные инструкции. Посмотрим. Когда мы отсюда выберемся, ты оставишь Роми в покое?
— Я не причиню ей вреда, ни физического, ни душевного.
— Ты оставишь ее в покое?
— Она принадлежит мне, — сверху вниз посмотрев на Шертона, отрезала богиня. — По древнему праву.
— Я никому не принадлежу! — приподняв голову, крикнула Роми. — Все боги одинаковые!
Они с Лаймо только что закончили с горем пополам отжиматься и теперь отдыхали, растянувшись на траве.
— Вставайте и тренируйтесь! — велел Шертон. — Если дойдет до драки, ваши противники не станут ждать, когда вы отдохнете.
— Вставайте и тренируйтесь! — велел Шертон. — Если дойдет до драки, ваши противники не станут ждать, когда вы отдохнете.
Роми вскочила, подобрала меч и начала делать выпады — азартно, словно протыкала невидимых богов. Лаймо тоже приступил к упражнениям.
— Мы очень разные, — надменно бросила Нэрренират. — Между двумя богами гораздо больше разницы, чем между двумя смертными.
— Одинаковые! — огрызнулась Роми, делая выпад в ее сторону.
— Шертон, богоборческие устремления твоей ученицы переходят всякие границы.
— Вот и не лезь к ней.
— Ты, кажется, не собираешься допивать свое вино? — помолчав, вкрадчиво осведомилась богиня.
Шертон молча протянул ей флягу. Каким образом обезопасить Роми от Нэрренират — решения для этой проблемы он пока не нашел.
Комната, где поселили Титуса, находилась в старой части дворца, в правом крыле, где гуляли заблудившиеся сквозняки, скрипели половицы, а по стенам возле плинтусов расползлась влажная синеватая плесень. Для борьбы с сыростью и ночным холодом приходилось постоянно топить камин — этим занимался Сасхан, одержимый жаждой покаяния, которую подогревал ужас перед адским черным зверем. Сасхан боялся, что зверь придет за ним. Он твердил об этом каждый вечер, перед тем как сомкнуть глаза, устроившись на драном коврике возле двери. Спал он беспокойно, ворочаясь и вскрикивая: зверь ему часто снился.
По утрам бывший разбойник, втягивая голову в плечи и боязливо озираясь, уходил на плац, обучать рубке бестолковых королевских рекрутов. Его загнанный, затравленный взгляд метался из стороны в сторону. Вместе со своими товарищами он пытал и убивал людей — то корысти ради, то просто для забавы, — а потом на его товарищей нежданно?негаданно обрушилась божья кара… Сасхан Живодер не верил, что его пощадили. Дворцовая челядь поговаривала о том, что зверя не раз и не два видели в окрестностях Суамы, и Сасхан знал, кого поджидает за городскими стенами сия адская тварь.
В отличие от раскаявшегося разбойника, Титус спал на кровати, застланной тощим тюфяком (ему приносили тюфяк получше, да он, как истинный афарий, отказался). По утрам и по вечерам возносил молитвы Создателю, а днем наблюдал, изучал, делал выводы, суммировал информацию… Дошли до него слухи о том, что в Суаме нередко появляются трое иноземцев («Кожа у них необычного цвета, вроде вашей, смиренный брат!») — то гостят у Бирвота?чернокнижника, то куда?то уезжают. Никого, однако, не задирают, въездную пошлину платят исправно. Зрелый муж и с ним двое мальчишек.
Титус велел одному из соглядатаев Малевота понаблюдать за ними и запомнить, как выглядят. Отчет не на шутку встревожил его. Судя по описанию — панадарцы. И словесный портрет старшего один к одному совпадает с обликом небезызвестного Арсения Шертона! Его спутники, черноглазый паренек лет восемнадцати?двадцати (похоже, медолиец) и молчаливый подросток, который, чтобы показать свою крутость, все время ходит в низко нахлобученной шляпе, не вызвали у афария интереса. Другое дело — сам Шертон. Титус не горел желанием с ним встретиться. Он уже принял решение осесть в Облачном мире, у него были кое?какие планы насчет Халгаты, и ему не хотелось, чтобы в Панадаре о том проведали.
Никогда раньше халгатийцы не видали людей с такой кожей… Что ж, сие позволяло надеяться, что у Панадара нет регулярных контактов с Облачным миром. Нужно дождаться, когда Шертон закончит свои дела в Суаме и исчезнет, а пока что Титус сменил рясу афария на местную невзрачную одежду и взял в привычку перед выходом из дворцовых покоев надевать перчатки. Его изуродованное лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон плаща. Ну и, кроме того, он избегал посещать ту часть города, где жил Бирвот?чернокнижник.
Всю остальную Суаму Титус исходил вдоль и поперек.
Присматривался. Заговаривал с людьми. Завязывал знакомства. Его внешность вначале отталкивала халгатийцев, но объяснения насчет того, что лицо ему изувечило разъяренное потустороннее существо, неизменно вызывали сочувствие. В Облачном мире в изобилии водилась нежить, которая с наступлением темноты вылезала из потаенных нор и принималась бесчинствовать, так что здешний народ знал, каково это — столкнуться с «разъяренным потусторонним существом»! О том, что затрещину ему влепила обманутая великая богиня, а не какой?нибудь там обиженный на весь белый свет упырь, Титус рассудительно умалчивал.
Как и все афарии, прошедшие школу Ордена, он владел целым арсеналом приемов, позволяющих располагать к себе людей, завоевывать доверие, провоцировать на откровенность, и сейчас постоянно этим пользовался, дабы завязать побольше контактов с суамской беднотой, и особенно — с нищими. Сообщество последних было настоящим государством в государстве, со своей иерархией, со своими неписаными законами. Титус поставил перед собой цель: поскорее стать почетным гражданином этого государства, не отказываясь в то же время от роли протеже Малевота и гостя в королевском дворце.