— В герцогском дворце. — Благодетель хитро прищурился. — Сдурел он, странное городит, как в горячке, потому приходится его под замком держать. А на кой он тебе сдался, странник?
— Хочу поглядеть. Я давно не бывал там, откуда я родом.
— Ну, погляди, погляди… Щас я писца кликну, он тебе пропуск напишет. А то иначе к Титусу не пустят, я не велел.
— И еще мне нужна генеральская одежда. Пусть мне покажут, где можно пошариться, я сам барахлишко подберу.
— Н?да, одет ты неказисто, не по?нашему, — окинув взглядом неброский костюм Шертона, покачал головой Сасхан. — Но смотри, странник… Не жалую я болтунов да предателей! Ежели ты меня предашь, пытать тебя будут десять дней подряд, а после в яму к адскому зверю бросят!
Шертон спокойно выдержал долгий испытующе?агрессивный взгляд Благодетеля.
Спустя час он выехал с королевского двора верхом на вороном гувле, в сопровождении трех разбойников. В кармане у него лежал пропуск во дворец герцога Вабигохского, где держат взаперти афария, а также пропуск в Суаму в любое время дня и ночи. Притороченный к седлу мешок был набит одеждой из парчи и атласа — Шертон подобрал ее, под присмотром молодца?сторожа, в одной из дворцовых комнат, превращенной в сокровищницу. Там же он нашел украшенную золотым тиснением картонную коробочку с пудрой.
Бывший дворец герцога Вабигохского, с пузатыми кирпичными полуколоннами, находился на соседней улице. Велев своей тройке ждать у крыльца, Шертон следом за охранниками вошел в мрачноватый зал, увешанный охотничьими трофеями.
На первом этаже царил обычный разбойничий бардак. На втором было пусто, грязно и голо, как в манглазийских северных лесах поздней осенью. Охранники остановились перед большой дверью с полосками засохшего клея на месте содранных декоративных накладок.
— Иногда он на людей кидается, — предупредил старший, поигрывая кистенем.
Другой отпер дверь — и тут же захлопнул, едва Шертон переступил через порог. Аристократическая гостиная. Мебель и стены обиты подобранным в тон голубым атласом, на пыльном овальном столе бронзовый канделябр с тремя свечными огарками. Затоптанный паркет. Под потолком висит гирлянда деревянных фигурок — изображения добрых духов, которые так и не смогли уберечь Халгату от социальных потрясений. Окно разбито, зато снабжено витой решеткой. В углу еще одна дверь.
Она открылась, и Шертон наконец?то увидал воочию афария Равлия Титуса. Тот был без маски. Его левую щеку, багровую, спекшуюся, рассекали три глубоких рваных рубца. Правую и часть подбородка покрывала щетина. Всклокоченные светлые волосы тронуты ранней сединой, глаза красные, воспаленные. Человек, попытавшийся осчастливить неимущее население Халгаты, выглядел глубоко несчастным.
— Я знаю, кто ты такой. — Он произносил слова внятно, несмотря на то, что левая сторона губ была частично парализована. — Арсений Шертон из Панадара. Как тебя сюда пропустили?
— Договорился. Зачем ты все это сделал?
Титус молча уселся на атласный диванчик. Шертон тоже сел.
— У меня была цель — создать идеальное общество, — глухо заговорил афарий. — Справедливое, разумное, не отравленное идеей богатства… Можешь ли ты меня понять? Я ведь не рассчитывал, что так получится. Известно, что бедные люди добры, умеренны в потребностях, не заражены завистью и злобой.
Известно, что бедные люди добры, умеренны в потребностях, не заражены завистью и злобой. Я совершил переворот, отдал власть бедным — и вдруг они начали проявлять пороки, присущие богачам! Начали вовсю интриговать, использовать власть во зло, насаждать неравенство, попирать справедливость… Это какое?то страшное наваждение.
— Я?то думал, что в Ордене афариев дураков нет, — обронил Шертон.
— Один есть, — вздохнул Титус. — Он сидит перед тобой. Если тебя прислали убить меня, я перед смертью скажу тебе спасибо! Я сделал много ошибок, для которых нет оправданий. Только одно меня оправдывает — я страдаю, как все халгатийцы, вместе взятые, я постоянно ощущаю их боль. И я верю, что понемногу мои страдания все искупят.
— Страдания ничего не искупают, — безжалостно возразил Шертон. — Страдания либо их отсутствие. — личное дело каждого. Искупить ошибки можно только действиями, направленными на реальное улучшение ситуации.
— Ты рассуждаешь почти как она… — Титус болезненно поморщился правой стороной лица. — Была одна девушка, ее звали Роми, я ее любил…
— И засадил в тюрьму, так что ее чуть не казнили.
— Ты об этом знаешь? — Он удивился, но не слишком. — Ну да, обо мне все всё знают… Я заслужил, чтобы на меня показывали пальцем. Вот, даже особая отметина есть. — Он дотронулся до изуродованной щеки и опять поморщился. — Лапа Нэрренират. Хуже всего то, что я взял у нее деньги. Выходит, я тоже в какой?то степени поддался постыдной тяге к золоту… Потом, когда я все это анализировал, меня это ужаснуло. Люди не должны тянуться к материальным благам. Здесь, в Халгате, я в том числе хотел истребить заразу богатства…
— В этом ты преуспел, могу засвидетельствовать. Титус то ли не уловил иронии, то ли не пожелал ее заметить.
— Да, кое?что получилось, — пробормотал он, водя дрожащим пальцем по пыльной столешнице. — Люди этой страны перед лицом нищеты могут внутренне переродиться, я дал им такую возможность. Но все равно я преступник, меня надо судить и казнить… Публично! Я не хочу, чтобы Сасхан прикончил меня потихоньку. Должен быть суд, я сам готов стать своим обвинителем. Может быть, это чему?нибудь научит людей… Может, они поймут, что не все в жизни просто, от противоречий не убежишь и эти противоречия неразрешимы. Роми никак не хотела это понять… Ты не знаешь, что с ней стало потом? — Он просительно взглянул на Шертона.