Раб в тунике с вышитой на спине эмблемой Императорского университета семенил впереди, раздвигая толпу. Арсений Шертон шагал следом. На них оглядывались, кто с любопытством, кто с недоумением. Странная парочка. Университетский раб — и человек, смахивающий на бродягу?авантюриста, небезопасного субъекта, каких в Верхнем Городе встретишь нечасто. Среднего роста, жилистый, крепкий. Длинные темные волосы стянуты на затылке кожаным ремешком. Лицо, коричневое от загара, иссеченное шрамами, загрубело настолько, что невозможно определить ни возраст, ни выражение — только светятся живые светло?серые глаза, как будто выглядывающие из прорезей неподвижной маски.
Одежда на нем была недешевая, но потрепанная, над правым плечом торчала рукоятка меча (тоже редкость для Верхнего Города). На бедре висела потертая кожаная кобура с медолийским самострелом, за спиной — дорожный мешок. Второй мешок тащил раб.
— Сюда, господин!
Они свернули, обогнув фонтан в виде сложенной из чугунных многогранников мокрой пирамиды. Многоэтажный университетский комплекс нависал над головами, осеняя закоулки внизу благодатной тенью.
Студенческий галдеж остался за углом. Раб отворил спрятанную за колоннадой неприметную дверь, из прохладного коридорчика с сине?золотой мозаикой на стенах пахнуло ароматом дорогих благовоний. Интерьер говорил о том, что этот вход — не для кого попало. Коридорчик привел к лифту. Раб сделал приглашающий жест в сторону бархатного диванчика. Когда Шертон сел, он дернул за витой шнурок восемь раз подряд. Внизу, в подвале, другие рабы начали крутить педали, приводя в действие шестереночный механизм, и лифт со скрипом поехал вверх. На восьмом этаже остановился. Распахнув дверцы, раб вынес мешки Шертона в облицованный пейзажной яшмой зал с незастекленными арочными проемами.
— Смиренно прошу вас подождать, господин. Я доложу моему господину о вашем прибытии.
Шертон прошелся взад?вперед, остановился перед проемом: внизу купался в океане света нарядный город. Верхний. Нижнего отсюда не видно.
Хлопнула дверь. В зал вошел грузный мужчина в белой профессорской тоге с бриллиантовой аппликацией, изображающей звезду, пронзенную стрелой, — эмблему теологов. Профессор Венцлав Ламсеарий, один из крупнейших теологов Панадара, ректор Императорского университета.
— Здравствуй, Арсений! — Его бледное мясистое лицо озарилось радостной улыбкой. — Наконец?то! Хвала Создателю, что мой человек тебя нашел!
Пока они обменивались приветствиями, другой раб вкатил столик с напитками и фруктовым льдом в прозрачных стаканчиках.
— Что случилось? — спросил Шертон, когда он удалился.
Выглядел Венцлав неважно. В его мимике, жестах, голосе сквозили растерянность и нервозность, раньше ему несвойственные.
— Пока ничего, — угрюмо вздохнул ректор. — Арсений, мы с тобой старые друзья. Я прошу тебя… погости у меня некоторое время. Пока ты здесь, они ничего не посмеют сделать.
— Кто — они? Люди? Боги?
— Скорее всего, люди. Меня уже трижды пытались ограбить… После двух первых попыток я послал за тобой. Воры искали один и тот же предмет, мою информационную шкатулку.
— Так тебе нужна охрана?
— Охрана у меня есть.
Мне нужна твоя поддержка, Арсений. Может быть, твое присутствие отпугнет их.
— Я не влиятельное лицо, — отхлебнув ледяного шипучего вина, рассмеялся Шертон.
— Зато влиятельные лица знают, кто ты такой и на что способен. Прошу тебя, Арсений, поживи у меня хотя бы с месяц. Пока все не утрясется…
— Хорошо, с месяц. Ты кого?нибудь подозреваешь?
— Я подозреваю слишком многих, чтоб от этого был толк.
Заручившись его согласием, ректор расслабился, тоже осушил бокал вина и бросил в рот сразу два ледяных шарика — апельсиновый и зеленый.
— Пойдем, — произнес он невнятно. — Прогуляйся со мной по коридорам, чтоб тебя все видели… У меня через полчаса лекция.
Шагая рядом с Шертоном по широкой, как проспект, сводчатой галерее, пронизывающей здание учебного корпуса, ректор впервые за много дней чувствовал себя защищенным. Приехал единственный человек, которому можно доверять. Друг. Когда?то, когда они оба были молоды, Арсений Шертон спас жизнь Венцлаву Ламсеарию.
Ректор был неизлечимо болен. Как и любой теолог, он расплачивался за работу с чашами?ловушками и иными аналогичными устройствами странным ознобом, депрессиями, провалами в памяти, плохим состоянием внутренних органов, блуждающими болями. Оружие, эффективное против богов, для людей тоже не безвредно! В свое время, выбирая профессию, он согласился на эту цену — а теперь начал стремительно сдавать.
Стены и колонны сквозной галереи, а кое?где даже и потолок, покрывала хаотичная вязь граффити. Студенты балуются, и бороться с этим бесполезно. Где?то здесь должны быть надписи, начертанные тридцать лет назад рукой студента?теолога Венцлава Ламсеария… Сохранились они под слоем более поздних напластований, или их соскоблили во время очередной генеральной уборки? Ректору хотелось думать, что сохранились.
Преподаватели и студенты расступались перед ним, почтительно здоровались, удивленно посматривая на его спутника. Низко кланялись рабы в одинаковых серых туниках. Среди них наверняка есть соглядатаи тех, кто плетет против него интриги! Ну, ничего. Пусть доложат своим хозяевам, что у него появился друг?защитник.