— Вот уж повезло… — процедила богиня. — У них в деревне даже завалящей курицы не найдешь!
— Их религия учит, что богам угодна постная пища.
— Ага, можно подумать, нам делать больше не хрена, кроме как следить за диетой смертных.
Она уставилась на людей в долине. Ее хвост шевелился, как у раздраженной кошки, шип на его конце со скрежетом царапал по камню.
— Великая, пощадите их, — отодвинувшись от нее, насколько позволял колючий кустарник, прошептал вспотевший от страха Лаймо. — Будьте милосердны, там же семьи, дети… Давайте, я спущусь в поселок и куплю побольше пирогов с овощной начинкой, это избавит вас от чувства голода, а завтра Арс отдаст вам двух гувлов, он ведь обещал!
— Я милостивая богиня, я их не трону, — вздохнула Нэрренират. — Так хочется мяса… Хорошо, отправляйся за пирогами, а потом выясним, куда ведет вон та дорога. Надеюсь, эти чаднийские пираты такие же вкусные, как халгатийские разбойники.
Осторожно раздвинув ветви, Лаймо начал высматривать, где можно спуститься на тропинку, но тут внизу послышались голоса, и он опять притаился.
— …Говорила я Рафе, недобрый человек этот Гинкло, да разве она меня послушает? Встретила его давеча в горах, заболталась, а вернулась совсем одуревшая и что было не помнит, третий день больная лежит… — Тонкий дребезжащий голос женщины сбился на сдавленные всхлипы. — Встать не может и стонет, стонет…
— Околдовал ее Гинкло? — деловито спросил другой женский голос.
— Вот и я так думала, а наставник?благовестник, когда посмотрел Рафу, сказал, что это, мол, не чары, а мелафская золотая пыльца. Видать, Гинкло угостил ее сладкой лепешкой с такой пыльцой, Рафа ведь страсть любит сладкое… Вот и дошло до греха, а ежели она еще и понесла от него, всю жизнь придется грех отмаливать! Ох, что стряслось…
— У Гинкло всегда с собой золотая пыльца, — вступил в разговор третий, мужчина. — Говорят, он ее в Бисину возит тайком от князя. Коли князь об этом прознает, казнит его, тогда он и за дочку твою перед богами ответит.
— Правда?правда, — подхватила вторая женщина, — и я слыхала… Видели, какой он толстый да румяный? А наставник?благовестник сказал: кто марает руки золотой пыльцой, тот смертный грешник!
— Ты потише, — одернул ее мужчина. — Вдруг Гинкло приспичит вернуться? Чай, недалеко отошел.
— Вдруг Гинкло приспичит вернуться? Чай, недалеко отошел. Услышит тебя, так сразу тогда…
— Да он пошел на свою заимку возле Подковы?горы, у него там раб без языка и верховые гувлы. Видать, опять в Бисину повезет свою проклятущую пыльцу.
— Ну и не наше это дело! — прикрикнул мужчина. — Наше дело молиться о благе. Идем, а то распустили языки…
Из?под уступа вышли три человека, все в чистых белых платках, одинаково повязанных. Каждый тащил коромысло с двумя большими, тяжело покачивающимися оплетенными сосудами. Двигались они медленно и вскоре снова остановились передохнуть.
Лаймо уже наметил, где можно спрыгнуть на тропинку, но тут его сцапало за шиворот щупальце Нэрренират.
— Стой, — прошипела богиня. — Наши планы изменились. Ты не будешь покупать пироги. Ты догонишь этих людей и узнаешь, куда отправился тот наркобарыга. Толстый, румяный — это в самый раз…
— Нет! — перепугался Лаймо. — Если я про наркоторговца спрошу, меня же за наркомана примут! Я не могу…
Ему постоянно внушали, что наркотики — это нехорошо и те, кто употребляет их — люди без будущего; золотая молодежь Верхнего Города может баловаться такими вещами, но если Лаймодия Гортониуса хотя бы заподозрят в том, что он интересуется наркотиками, не видать ему ни хорошей работы, ни карьеры, ни денег, и умрет он в канаве, одинокий, всеми оплеванный. Мать очень любила порассуждать на эту тему. Так что сейчас Лаймо охватил отчаянный страх: чтоб он взялся что?то выяснять насчет наркоторговца? Да пусть его лучше на месте убьют!
Водоносы из поселка побрели дальше.
— Почему не можешь? — встряхнув его, осведомилась Нэрренират.
— Вдруг они подумают, что я хочу купить золотую пыльцу? Тогда все, плакала моя репутация! — Он и сам готов был заплакать. — Из Департамента выгонят, никуда больше не возьмут…
— Хватит хныкать, ты будешь работать у меня на рельсовой дороге. Я?то знаю, что ты не наркоман. Давай?ка очнись, догони их и наведи справки об этом Гинкло.
— Не могу, великая, — он помотал головой. — Просто не могу, и все… Они про меня подумают…
— Я хочу есть! — Богиня опять встряхнула его, на этот раз посильнее. — Знаешь, что я с тобой сделаю? Я обещала, что никому из вас не причиню вреда, однако есть способы это обойти. Когда мы вернемся в Панадар, я каждую ночь буду являться тебе в кошмарах и напоминать о том, как ты оставил меня без обеда!
По щекам Лаймо текли слезы, но он все еще держался. «Всегда заботься о том, что про тебя люди скажут!» — мать с пеленок вбивала ему в голову это нехитрое жизненное правило. Если он, откуда ни возьмись, выскочит на тропинку перед благоносцами и начнет расспрашивать о Гинкло, те наверняка заподозрят, что он наркоман, ошалевший без новой дозы, вот будет позор… В голове у Лаймо все перепуталось, материны наставления звучали в ушах, словно она стояла рядом и произносила их вслух, и думать, как в нормальном состоянии, он сейчас просто не мог.