Бдительно озираясь, чтобы не нарваться на своих сопровождающих, он доплелся до зверинца, обнесенного заплесневелой кирпичной стеной. Перелез через стену. Перелез неуклюже — сторонний наблюдатель вряд ли сделал бы такой вывод, но, по меркам самого Шертона, после основательной пьянки с Благодетелем он был более чем не в форме.
За оградой стоял острый звериный запах, в темных клетках горели чьи?то глаза, там урчали, фыркали, шебуршились. А в кирпичной сторожке возле запертых на засов ворот светилось окно, прикрытое шторкой. Кто?то из служащих дежурит… Огонек погас — видимо, там задули свечу. Скрипнула дверь.
— Здравствуйте, — окликнул Шертон.
Интересно, что сделает сторож, обнаружив ночью на территории зверинца пьяного?
— Кто здесь? — тихий голос пожилого человека.
— Посетитель. Я приехал издалека, хочу посмотреть на ваших животных. Не откажетесь поужинать? У меня есть кое?какая еда.
— Идите сюда, — позвал сторож, пошире распахнув дверь.
Повозившись с огнивом, он вновь зажег свечу, озарившую комнатушку с грубо сколоченным столом, двумя табуретами и дощатой лежанкой в углу. Шертон извлек из кармана пакет с печеньем и плитку шоколада.
— Угощайтесь, — предложил он хозяину, худощавому старику в поношенной форменной ливрее служащего зверинца. — У вас нет чего?нибудь от перепоя?
— Капустный рассол есть.
Старик ушел, вернулся с кувшином и щербатой глиняной кружкой. На его морщинистых бледных щеках темнели царапины, оставленные опасной бритвой, под левым глазом набухла паутинка капилляров. Взгляд мутноватый, усталый.
— Если пустите переночевать, я заплачу. Неохота пьяному куда?то тащиться на ночь глядя…
— Сюда?то вы как попали?
— Через забор. Меня зовут Арс Шертон.
Он налил себе холодного рассола и осушил кружку.
— Меня Паселей. Я тут теперь и за смотрителя, и за работника, и за сторожа… Из прежних один остался.
— А где остальные?
— Кто куда подались. Сейчас я кьянху заварю…
Кьянха — травяной настой на кипятке, широко распространенный в Облачном мире. Похож на чай. Паселей разжег закопченную медную жаровню в углу, поставил котелок. Шертон понемногу трезвел. За кьянхой с печеньем разговор наладился, и наконец он спросил, выбрав момент:
— Вам тут не страшно?
— Чего страшного?то? Звери не люди, худого не сделают.
— А как же адский зверь?
— А что зверь? Живет себе… — Старик насупился и замолчал.
— Он ведь людей ест?
Паселей продолжал молчать, сосредоточенно размачивая в кьянхе квадратик панадарского печенья. На его лице проступило выражение обиды.
— Простите, — сказал Шертон. — Я понимаю, что вы в этом не виноваты.
— И она не виновата! А про нее все только худое говорят… Что дают, то и ест. Иначе с голоду помрет, потому что ничего другого ей не дадут! Она этого не хочет, да и Обсидиановой ямы ей никак не выбраться, а железные запоры там такие хитрые, вовек не откроешь…
— Вы пытались ее выпустить?
— Найда хоть и зверь, а разумна.
Негоже ее в яме держать.
— Как вы ее назвали?
— Найда. Собака у меня была, Найдой звали. Все?все понимала… Потом ее кто?то камнем зашиб, со зла. — Старик вздохнул. — Вот я и зову черного зверя Найдой. Ничего, откликается…
Итак, Нэрренират предпочла сохранить инкогнито. В ее положении это понятно… Однако то, что великая богиня согласилась на собачье имя, Шертона изрядно удивило.
— Я должен потолковать с ней. Потом, когда совсем протрезвею.
— Зачем? — Паселей насторожился. Его взгляд остановился на рукоятке меча, торчащей над плечом гостя. — Вы что же… убивать ее пришли? Думаете, она чудовище? Это люди к ней в яму людей кидают, а сама она никого не тронет! Она добрая! Когда мою внучку… — Его голос вдруг задрожал. — Ветяну мою… Двенадцать лет ей было… Только перед Найдой я и смог выговориться, а люди донесли бы… Что я, мол, враг нищей Халгаты, справедливыми революционными порядками недоволен…
Шертон молчал. Столько боли таилось за мутной поволокой усталости и печали, окутывающей его собеседника, что сейчас он не смел произнести ни слова, опасаясь еще больше разбередить открывшуюся рану.
Паселей тоже замолчал, уставился в угол.
— Я не собираюсь ее убивать, — выдержав паузу, сказал Шертон. — Она меня знает. Я пришел, чтобы освободить ее. Значит, запоры там сложные?
— Несусветно сложные! — встрепенувшись, начал торопливо объяснять Паселей. — Чернокнижное что?то… Защелкиваются легко, а потом не откроешь. Я не одну ночь возился, да все без толку. То ли какое?то особое слово наложено, то ли еще чего… И решетки не перепилишь, они заговоренные — любой инструмент враз тупится.
Маг должен справиться. Шертон потянулся за кувшином, налил еще рассола.
— Когда ее кормят?
— По утрам.
— Я уйду раньше, когда начнет светать.
Паселей вышел в сени, зачерпнул котелком воды из ведра, опять поставил на раскаленную жаровню.
— Это люди творят зло, а не звери, — заговорил он, опершись локтями о стол. — Внучку мою Ветяну… Надругались над ней, она слегла в горячке и на десятый день умерла. И никто не в ответе… Ходил я жаловаться, суда просил, а мне от ворот поворот: мол, раз это сотворили гвардейцы из неимущего люда, нельзя их судить, потому как раньше их много притесняли и тем самым они заслужили снисхождение. Это, мол, революционная справедливость, которую принес Благодетель! Вот так у нас теперь… А кто недоволен, тот враг.