С Венцлавом, который не мог встать с постели, Шертон простился во дворце. Их прощание было теплым и грустным.
Взаперти Роми и Бирвот долго не просидели. Отправились гулять. Прогулка вышла невеселая. На Роми угнетающе действовала охватившая город атмосфера печали и безнадежности, у мага слезились глаза от яркого света, а открытая кожа под воздействием прямых солнечных лучей покраснела и пошла волдырями. Все же ему хотелось увидеть побольше, и в гостиницу они притащились усталые, после полудня.
— Тут пришел парень, который был с вами вчера, — сообщила встретившая их в зале Тибора. — Незадолго до вас, избитый. Я его впустила, в комнате сидит.
Когда дверь открылась, Лаймо не сидел, а стоял, сжимая в руках табуретку. Видимо, он приготовился обрушить ее на голову первого, кто переступит через порог, но, увидав своих, поставил на пол, уселся и сник. Его чиновничья туника была растерзана, в крови, правый глаз подбит. На подбородке ссадина, на предплечьях несколько порезов.
— Кто тебя? — прошептала Роми.
Тибора позади затворила дверь и торопливо ушла, они остались втроем в уютной комнатушке без окон, с оранжево?белыми манглазийскими коврами на стенах. Ее освещали потускневшие от долгого использования магические лампы в виде виноградных листьев.
— Соседи. — Запавшие черные глаза Лаймо лихорадочно блестели. — Роми, ты можешь дать мне кусочек кристалла Сойон, хотя бы совсем маленький? Они хотели принести меня в жертву, я сбежал от них…
— Могу.
— Что за кристалл Сойон? — спросил Бирвот, вытаскивая из?под накрытой стеганым одеялом койки свой дорожный мешок.
— Он спасает от богов, — отозвалась Роми. — Помните, мы вам рассказывали? У меня такой есть. Лаймо, ты ранен?
— Почти нет, — он помотал головой. — Тут все посходили с ума… Великой Омфариоле каждое восьмидневье приносят жертвы — она как будто их не требует, но и не отказывается. Жертву выбирают по жеребьевке, одного человека от десяти кварталов. Отрезают уши и… извини, Роми, яйца. Считается, что избранный своими страданиями искупает перед Омфариолой грехи всех остальных. Это называется — «добровольное самопожертвование»…
Хмуро слушая, Роми вытащила из ладанки прозрачный осколок, достала нож.
Это называется — «добровольное самопожертвование»…
Хмуро слушая, Роми вытащила из ладанки прозрачный осколок, достала нож. Примерившись, ударила рукояткой и протянула Лаймодию отбитый кусочек.
— Держи.
— Спасибо. Тоже сделаю ладанку, чтоб носить на груди. На всякий случай. Вряд ли меня будет искать сама Омфариола, это ведь не она придумала, а те, кто хочет ее умилостивить…
— Она подбросила им идею. И не запрещает, потому что ей это нравится. Все боги такие. За тобой никто не следил?
— Нет. Они пришли вчера вечером, перед закатом. Наверное, уже выбрали кого?то по жребию, но раз я появился, решили заменить… Понимаешь, соседи меня не любят из?за того, что я служу в Налоговом Департаменте. Я же там статистикой занимаюсь, а не чем?то еще, а им без разницы! Они связать меня хотели, и я бы пропал, если б Арс нас всему не научил… Вначале я растерялся, а потом схватил у Зулахиуса меч из ножен — он всегда с ним ходит, отставной стражник. Кажется, я кого?то ранил в живот… Я не хотел! — Лаймо с несчастным видом посмотрел на Роми. — Просто надо было прорваться, и я прорвался… Прыгнул в окно со второго этажа, такого они от меня не ждали. Меч я выбросил, чтоб с ним не поймали. Потом я специально петлял по улицам, а переночевал в гостинице в квартале Небесной Резеды, меня там никто не знает. И пошел сюда… До сих пор не могу поверить, что все это на самом деле. Я же этих людей с детства знаю…
Роми отошла к столику в углу, наполнила три кружки апельсиновым соком из запотевшего, ледяного на ощупь охлаждающего кувшина.
— На, выпей. А это вам, Бирвот.
Маг поблагодарил кивком. Прикрыв воспаленные глаза — видимо, так ему было легче, — он втирал в кожу целебные мази из неказистых глиняных баночек.
— Нэрренират хотела меня съесть, потому что умирала от голода, это я еще могу понять, — отхлебнув сока, жалобно добавил Лаймо. — Но зачем доброй Омфариоле мои уши и яйца понадобились?!
— Она богиня, — девушка неприязненно пожала плечами. — Этим все сказано.
— Тут какое?то повальное сумасшествие! Роми, что они сделали с моей мамой… Ее забирали в храм Омфариолы для «промывания мозгов», и вернулась она совсем не такая, как раньше. Тихая, со всем подряд соглашается, а глаза неживые, стеклянные… Страшно.
— Заклятье, — не прерывая своего занятия, проворчал Бирвот. — Заклятье можно наложить, можно снять. Конец света — вот это гораздо хуже… Но есть ведь и другие миры, и у нас есть магическая машина. Поговорим об этом с Шертоном, когда он вернется.
Для него, чужака, Панадар значил не больше, чем любой другой из несметного множества миров. Осуждать его за это Роми не могла. Держа кружку с соком, она с ногами забралась на койку. Охватившее ее тоскливое чувство постепенно усиливалось. Конец света. Всего того, к чему она привыкла с детства, что ей нравилось, что она когда?то мечтала увидеть, но так и не увидела, скоро не будет. Просто не будет, и все. Из?за прихоти чокнутого божества. Она обеими руками стиснула холодную кружку.