Вернулась с гранатой в руке. Граната была странной — большой, гладкой. И не противотанковая, но и противопехотных таких я не встречал. Может быть, персидская? Но откуда она здесь могла взяться?
— А плеер, Машенька?
— Что это такое, Никита?
Мне опять стало не по себе. Как молодая девушка может не знать, что такое плеер?
— Ты его не заметила? Вон коробочка в углу.
Девушка дала мне коробочку и наушники.
— Рация? — восхитилась она. — Или миноискатель? Не может быть рация такой маленькой!
Не может? Почему же не может? У Старостина какой-то старорежимный плеер, с компакт-дисками, внушительных, я бы сказал, размеров. Я бы себе купил цифровой, если бы имел привычку слушать на улице музыку, раз в пять меньше. Но на вкус и цвет товарищей нет.
— Это проигрыватель, — ожидая, что девушка рассмеется, объяснил я. — Слушать музыку. И, кстати, где-то у меня был телефон. Совсем забыл… Надо позвонить своим.
Действительно, с этой суетой, с Машей, которая меня то удивляла, то пугала, я перестал ориентироваться в ситуации. Чего проще — достать трубку и позвонить Сысоеву? Им сейчас не до меня — но может быть, я смогу встать? И надо предупредить их, что на полигоне гражданские… Хотя какая же Маша гражданская? Утверждает, что служит… Ничего не поймешь!
Пошарив по карманам, телефона я не нашел. Неужели выпал?
Мария смотрела на меня жалостливо.
— Совсем тебе плохо, Никитушка.
Разве может телефон в кармане помещаться? Нет у нас линии связи. И телефона нет. Но ничего, наши высоту отобьют — выберемся.
Спрашивать, зачем нашим отбивать высоту, я не стал. Бесполезно. Эта девушка не имеет ни малейшего понятия о том, что творится здесь. Или я действительно потерял память и воображаю невесть что, а мы вовсе не в степях под Царицыным и воюем не с ограниченным контингентом персов, а с Германией или с Италией. Правда, невероятно, что немецкие или любые другие европейские войска дошли до Волги — а значит, мы на Днепре, или на Дунае, или на Висле…
— За Волгой сейчас спокойно, — словно специально опровергая мои умозаключения, проговорила Мария. — Урожай собрали, который остался, жара спала. Скоро дожди пойдут — и завязнут немцы. Зима заморозит, стужа скует…
Я включил плеер. Старостин нарезал диски сам — рассказывал об этом еще перед боем, совал мне плеер. Но настроения не было… Первой заиграла песня «Мельницы».
Позабытые стынут колодцы,
Выцвел вереск на мили окрест,
И смотрю я, как катится солнце
По холодному склону небес,
Теряя остатки тепла…
Мария смотрела на меня с нескрываемым удивлением. Я поманил ее пальцем и протянул наушники.
— Надень.
Девушка слушала, боясь проронить слово. Спустя минуту из глаз покатились слезы.
— Что это? — спросила она. — Какая песня?
— «Дракон».
— Никогда не слышала. А певица?
— Хелависа.
— Немка? Или голландка?
— Русская, кажется. Псевдоним.
— Что за радиостанция?
— Проигрыватель, — объяснил я. — Если хочешь, можем послушать еще раз.
— Ты меня разыгрываешь.
Нарезка диска Старостина была причудливой. Песни мешались беспорядочно. Сейчас из наушников неслась «Living next door to Alice». Это уж точно не для нашей землянки…
— Нет, не разыгрываю.
— Как можно уместить проигрыватель в такой коробочке? А звук… Какой чистый звук!
— Ты понимаешь в радиотехнике и музыке? — улыбнулся я.
— Училась в музыкальной школе. По классу скрипки.
— Я тоже когда-то ходил — только на фортепиано. С отвращением.
— Почему? Не любишь музыку?
— Слушать и играть самому — не одно и то же.
Мария задумалась. Хорошенькое личико побледнело еще больше. Наушники она вернула мне.
— Ты — чужой, Никита. Ты — не красный офицер.
— Нет, не красный, — не стал спорить я. — Русский. А что означает «красный»?
— Не прикидывайся!
— Я и правда не знаю.
— Ты — из дореволюционной России. И погоны у тебя не наши. Звезды не те.
Революция? Что она имеет в виду? Переворот, когда от власти был отстранен император Александр? Или принятие новой Конституции в 1878 году? Не беспорядки же 1898 года? Шума тогда было много, но строй сохранился, и гражданское общество только укрепилось…
— А когда была революция?
— В семнадцатом году.
— В тысяча девятьсот семнадцатом?
— Конечно! Ты меня пугаешь, Никита! Или только и ждешь, чтобы выдать врагам?
Маша выглядела очень испуганной. Казалось, шевельнусь я сейчас — и она закричит.
— Не забывайте, что я гражданин, Мария. Офицер. Русский офицер. Как вы могли подумать, что я способен выдать вас кому бы то ни было? Если я смогу держать в руках шпагу, то буду защищать вас до последней капли крови.
— Ничего не понимаю, — прошептала девушка. — Я могла бы понять, будь вы из прошлого. Но эта винтовка… Проигрыватель… Неужели я сама попала в будущее? Тогда я совсем не понимаю, что случилось со страной? Немцы захватили Россию? Белогвардейцы вернулись? Вы ведь не из простых, Никита, я сразу поняла. Но это ведь случается — дворяне тоже служат в армии. Иногда.
— Дворяне служат иногда? — изумился я. — А кто же служит постоянно?
— Дети рабочих и крестьян. Пролетариат.
— Зачем же служить в армии детям рабочих, если они собираются продолжать ремесло отца?
— Чтобы защитить страну.
— Этим должны заниматься профессионалы, которыми и являются дворяне… Граждане…