Погрузившись по плечи — вода была не ледяной, как можно было ожидать для этого времени года, но довольно холодной, — я поплыл к видневшемуся метрах в двухстах островку. Несколько камней, несколько кустов — вот и весь остров. Но рыбаки бывали на нем часто.
— Я боюсь оставаться одна! — крикнула Дженни.
— У тебя есть клинок! И колдовская сила.
Девушка вынула шпагу из ножен и подняла ее над головой. Серебро тускло блеснуло в солнечных лучах. Мне начинало нравиться ходить с подарком Гвиневеры. Сначала я просто забыл сменить клинок, надевая после бала перевязь, потом не делал этого сознательно. Правда, серебряной шпагой я еще не дрался. Будем надеяться, в ближайшее время и не буду.
Звуки разносились над водой далеко. Из хутора, лежащего верстах в двух за озером, послышалось мычание коровы. Прислушавшись, можно было услышать гусиный гогот. Вдали раздавался шум двигателя.
Я оглянулся на Дженни. Девушка положила меч на камень так, что видна была только рукоять и небольшая часть клинка — достойная иллюстрация к легендам об Артуре, — и снимала джинсы. Туфельки уже стояли рядом с мечом. Чего не отнять у настоящих американок — так это отсутствия комплексов. Теперь она захотела искупаться — и будет купаться, даже если на нее придет глазеть вся соседняя деревня.
Оставшись в трусиках, девушка осторожно начала спускаться в воду.
— Смотри под ноги! — прокричал я, гребя к ней. Всё-таки надо было сказать про змей. Говорят, в воде они не кусаются, но кто их знает на самом деле…
— Камни острые, — пожаловалась Гвиневера. — А ты меня не подождал.
— Ты ведь отказалась купаться.
Впрочем, этим Гвиневеру было явно не смутить. Логика у женщин подгоняется под их интересы. Как в России, так и в Америке.
Девушка зашла в воду по колено и стояла, дрожа.
— Поплывем?
— Холодно…
— Назвался груздем — полезай в кузов. Знаешь такую пословицу?
— Слышала.
Я прижал Дженни к себе, от чего она охнула — я, наверное, после купания был тоже не слишком теплым, — и, медленно отступая назад, повлек ее на глубину. Вдвоем в воде стало гораздо теплее.
Мы плавали минут десять. Отражалась в зеркальной воде свежая зелень, над головой плыли огромные белые облака.
Отражалась в зеркальной воде свежая зелень, над головой плыли огромные белые облака. Когда они закрывали солнце, сразу становилось холоднее. А потом на противоположный берег выехала машина — большой синий «Мерседес».
— И что они о нас подумают? — спросила Дженни.
— Тебе не все равно? Мы их не видели прежде и вряд ли увидим когда-то потом.
Впрочем, кое-что мне показалось странным. «Мерседес» просто остановился на берегу. Из него никто не вышел. Если на нем приехали рыбаки — зачем сидеть в машине? Влюбленной парочке разумнее было бы остановиться под сенью деревьев, а не выезжать на пляж — если они не собирались гулять или купаться. Впрочем, мало ли, какие побуждения могут быть у людей?
— И как я буду выходить из воды? — спросила девушка.
— С гордо поднятой головой, — улыбнулся я. — Представь, что мы нудисты. А ты даже в плавках. И, поверь, стесняться тебе совершенно нечего.
— Ты имеешь в виду, что у меня красивая фигура?
— Не только фигура.
— Глаз они с такого расстояния не увидят, — засмеялась Гвиневера.
— Может быть, у них есть бинокль. Обнадеживает?
— Конечно.
Мы выбрались на горячие камни и быстро оделись.
— Между прочим, у меня в машине есть тормозок, сообщил я.
— Что? — не поняла Дженни. — Я понимаю, что тормоза у тебя работают. И что?
— Тормозок — это обед, который берут с собой на работу или в поход. Так называют его в моем родном городе. Диалектное слово.
— Тормозок, — повторила Дженни. — Я запомню.
— Тормозок лучше съесть, а не запомнить. В термосе даже есть горячий кофе. Замерзла?
— Не очень, но от кофе не откажусь.
Мы пообедали на капоте автомобиля. Сыр так нагрелся в багажнике, что подтаял. «Мерседес» с противоположного берега не уезжал. Из него по-прежнему никто не выходил. Очарование одиночества под бездонным синим небом постепенно уходило. Мы сели в автомобиль и, подняв тучу пыли, умчались домой.
Утро выдалось ясным и свежим. На небе — ни облачка, ветер, шумевший всю ночь, стих. Орех едва слышно шелестел, но не постоянно, а словно бы шепча что-то время от времени.
— Пойдем в театр вечером? — поинтересовался я у Дженни. — Наверное, тебе надоело гулять по городу — хочется, так сказать, приобщиться к русской культуре? Театр у нас совсем не такой, как в Америке.
— С удовольствием посмотрю какой-нибудь спектакль, — ответила девушка, накидывая просторный шелковый халат изумрудного цвета на ночную рубашку. — А днем мы могли бы посидеть дома, поговорить. Я, честно говоря, устала. Хочется просто полениться — поваляться в постели, посидеть у камина, посмотреть телевизор… Сколько у тебя каналов?
— Сорок четыре.
— Неплохо. Я думала, меньше.
— Нет, у нас цензуры нет, а связь и телевещание развиты хорошо. Стало быть, я заказываю билеты?
Я снял трубку стационарного телефонного аппарата, но гудка не услышал. Телефон был отключен.
Что ж, редко, но бывает. Можно подождать, можно заказать билеты по мобильному.
Я решил не экономить деньги и позвонить в театр сейчас — чтобы не забыть и чтобы билеты остались. Сходил за мобильником и обнаружил, что он не ловит сеть.
Не скажу, что я испугался или даже насторожился. Почувствовал легкое раздражение, не более того. Возможно, произошла авария на электрической подстанции, и ретранслятор сотовой сети остался без питания, так же, как и телефонная станция. Хотя и там, и там в случае неисправности электросети должны создавать напряжение резервные источники питания. Я включил телевизор, чтобы послушать новости. Вместо картинки по экрану бежала рябь. Звук заглушало дикое шипение.