— Ничего интересного. Рыков жив? Что у него за ранения?
— Да ранения — бывают и лучше… Картечью в грудь, что-то в живот попало. Какие органы повреждены — неизвестно, проникающих ранений много. Он в сознание пришел, когда его в машину грузили, но ничего не сказал. Доктора обезболивающим обкололи, кровь останавливают. Говорят, надежда есть, сердце бьется. Но диагноза пока не поставили.
— От Петра Михайловича никаких вестей?
Литвинов развел руками. Панкрат тихонько то ли всхлипнул, то ли застонал.
Подошел полицейский лейтенант, тот, который не снимал фуражку, спросил, есть ли что-то из вещей Голицына — пустить по следу собаку. Панкрат повел его и человека с собакой к машине — Петр Михайлович всегда ездил на заднем сиденье, вполне можно было дать псу понюхать его. Я подошел к эксперту-криминалисту, который все еще возился с бумагой и резиной.
— На арматуре, что торчит из бетона там, где дырка, какая-то шерсть. Похожа на ткань костюма Голицына.
— Видел. — Майор коротко кивнул. — И еще посмотрю. Тут работы много.
— Резина — из самострела?
— Да. Скорее всего. Затрудняюсь установить калибр с помощью поверхностных наблюдений, но, судя по количеству поражающего материала, он был приличным. Сила удара была велика… Похоже, что стреляли один раз, но это еще предстоит выяснить.
— Какие травмы мог получить Петр Михайлович от этого выстрела? Почему они использовали резину?
— Очевидно, он был нужен им живым.
Травмы могли быть самыми разными — от ушибов до перелома костей, в том числе ребер.
Вот мы и получили ответ на вопрос, как можно победить самого хорошего фехтовальщика: выстрелить в него с расстояния в три метра, когда он не может дотянуться до тебя шпагой. Теперь стало ясно упорство, с которым Голицына заманивали в глухое место, — его хотели похитить. А убить человека и похитить его — задачи совершенно разные.
Вернулись полицейские с собакой. Пес уверенно сунулся в дыру в заборе, бодро пробежал метров двадцать вдоль железнодорожного полотна, потом обнюхался хорошенько, поднял голову и коротко гавкнул. Даже мне было ясно, что это означает, — след потерялся. В Голицына выстрелили из самострела кусками резины, которые, вылетев из ствола крупного калибра, били так же сильно, как и пули, только не входили в тело, а сбивали с ног; потом потащили к железной дороге, погрузили в вагон и увезли.
— На станцию, к диспетчеру движения? — спросил я Еремея.
— К начальнику станции — пусть собирает всех машинистов, которые выходили сегодня ночью, — уточнил коротко стриженный лейтенант.
— Но ведь кто-то из них сейчас все еще ведет составы в Москву, на Кавказ, на Украину, да мало ли, куда еще… — заметил второй лейтенант, который сопровождал человека с собакой.
— У железнодорожников должна быть с ними связь, — заметил Литвинов. — Командуй, Никита.
— Почему я?
— Потому что в отсутствие Петра Михайловича и Рыкова к тебе переходят полномочия шерифа. Ты старше меня по армейскому званию, значит, старшим становишься ты, если шерифом не были даны другие распоряжения. Они даны не были. К тому же руководить операцией по спасению шерифа или помощника шерифа должен представитель службы шерифа. Полиция будет содействовать нам во всем, но произошедшее — наше дело. За своего шерифа отвечаем прежде всего мы. Так гласит закон и уложения.
— Если вы хотите добрый совет… Полагаю, вам стоит подключить к операции службу безопасности, — заявил Фрегис, который наконец закончил собирать с земли куски резины и жженой бумаги. — Похищение представителя такого высокого рода, каким является князь Голицын, должно заинтересовать контрразведчиков. Надеюсь, вы не сочтете мои слова бестактными, шериф?
— Нет, конечно. — Я покачал головой. — Спасибо, господин Фрегис. Еремей, пригласи сюда контрразведчиков. Вот мобильный телефон Голицына, звони с его помощью. Я поеду на станцию. Полицейское управление выделит мне офицера для того, чтобы оперативнее проводить опрос?
— Конечно, — кивнул Фрегис. — Вы можете пригласить с собой любого. Я советую вам позвать лейтенанта Руденко. — Он кивнул на полицейского в фуражке.
— Господин Руденко, вы поедете со мной?
— Конечно, шериф, — тяжело вздохнул лейтенант. Продлевать ночную смену ему не хотелось, но отказать шерифу в таком деле он не мог — как и любой гражданин, не говоря уже о полицейском.
Нам не пришлось связываться с машинистами, которые вели составы в дальние уголки страны. Нужный человек нашелся почти сразу — Пахом Спиридонович Савёлов, сорока восьми лет, гражданин, машинист маневрового тепловоза. Он сам доложил начальнику станции о происшествии, которое случилось ночью, и охотно пересказал свою историю нам. Машинист вел короткий сборный состав в восточном направлении. Один вагон нужно было отцепить на «Сортировочной-Южной», два доставить в Аксай и еще один оставить на станции «Промплощадка» на левом берегу Дона.
Один вагон нужно было отцепить на «Сортировочной-Южной», два доставить в Аксай и еще один оставить на станции «Промплощадка» на левом берегу Дона. На «Промплощадку» нужно было отвезти и две открытые платформы с лесом. Работы — часа на три, ничего сложного, никаких проблем ночь не предвещала. Не успел Пахом Спиридонович вывести состав за территорию «Грузовой-Главной», как на рельсы вышел мужчина в шляпе и короткой накидке, со шпагой на поясе. Он заступил составу дорогу и начал интенсивно махать руками.
Всякое случается в жизни, но чтобы гражданин хулиганил, останавливая поезда, — такого Савёлов не припоминал. Поэтому, дав гудок, он остановил локомотив. Мужчина подбежал к машинисту и сообщил: