— Надеюсь, что так.
Мы вошли во двор. Все было спокойно. Сигнализация активирована, тревожные огоньки не мигают. Не похоже, что кто-то проникал в дом во время нашего отсутствия. Да и сколько нас не было? Меньше суток.
— Кстати, почему ты решила сделать мне такой подарок? — спросил я, наполовину вынимая клинок из ножен. — Не потому ли, что считала, будто Россия полна вампиров и прочей нечисти?
— Нет, не поэтому, — покачала головой Гвиневера. — Такая шпага была у Корвина — героя моей любимой книги. Правда, выковали ее на камне, служившем подножием призрачной лестницы, при свете луны, а не под механическим молотом на заводе моего отца, — но серебро есть серебро. Надеюсь, эта шпага всегда будет защищать тебя.
— Спасибо, Дженни.
Я так растрогался, что наклонился и поцеловал девушку. Хотел в щеку, но в последний момент она повернулась, и наши губы встретились. Оторваться было так тяжело…
— Пойдем в дом, — предложила Дженни. — Здесь за нами подглядывают. Я чувствую.
— Пойдем. И закроем шторы, — согласился я.
В камине ждали своего часа дрова — яблоневые поленья, которые я заготавливал прошлой осенью; на столе в гостиной стояли фрукты и сладости. Оставалось только вскипятить воду и налить ее в большой фарфоровый чайник, который будет стоять рядом с камином, в тепле…
Кто-то пьет коньяк с кофе, а я заварил чай — ароматный, цейлонский. Виноград, яблоки, мед… Мы ели, пили и почти ни о чем не говорили. Все было ясно без слов — и как хорошо, когда слова не нужны!
— Я не буду ночевать одна в комнате, — заявила Гвиневера, когда чай был выпит и бутылки опустели. — Мне страшно.
— Посплю у тебя в ногах.
— Зачем же в ногах…
Девушка улыбнулась так, что мне не оставалось ничего, как взять ее на руки и отнести в спальню.
— Почему ты не сделал этого раньше? — мурлыкнула Дженни.
— Не знал, нужно ли это. Ты так молода… Не хотел пользоваться твоей неопытностью.
— А сейчас захотел?
— Да, и причем сильно.
Дженни расхохоталась, я тоже засмеялся и едва не выронил ее. Хорошо, что такая мягкая и уютная кровать была рядом.
Следственный изолятор располагался почти в самом центре города. Досадный архаизм, наследство старых и тяжелых для страны времен. Его все собирались перенести на окраину, но находились тысячи мелких причин — и бюрократические проволочки тянулись без конца. Так и жили — прекрасное, современное здание общественной библиотеки с роскошным зимним садом, одноэтажный ресторан с абхазской кухней, а напротив, через дорогу, — тюрьма, мрачное желтое здание с зарешеченными оконцами и глубокими подвалами.
Я оставил машину на стоянке возле библиотеки — парковочных мест около следственного изолятора всегда не хватало — и в последний раз спросил Дженни:
— Может быть, не пойдешь со мной?
Та покачала головой. Еще бы, какой лакомый кусочек для социолога, исследователя «отдаленной и дикой России», — побывать в настоящей тюрьме! Ну, положим, не совсем настоящей — следственный изолятор не каторга, — однако я прекрасно понимал, что Дженни отказалась бы и от поездки в Константинополь, и от бала, лишь бы оказаться за решеткой и переговорить хоть с кем-то, попавшим в «жернова системы».
Пусть ее мировоззрение изменилось, пусть мы с ней стали ближе друг другу — для нее наш мир оставался чужим.
Мы пропустили трамвай, перебежали через дорогу перед носом у тяжелого грузовика и вошли в неприметную стальную дверь в глухой желтой стене. Дверь украшала лишь строгая табличка с надписью «Служебный вход». Даже здесь, в административной части здания, пахло неприятно — чем-то невыносимо казенным, затхлым, противным. На заброшенных армейских складах запах куда лучше.
Маленький коридорчик преграждала еще одна дверь — решетчатая, за которой стоял солдат с автоматом. Увидев огнестрельное оружие, Дженни испуганно вздрогнула и теснее прижалась ко мне.
— Из управы Западного района, — сообщил я постовому, демонстрируя служебное удостоверение. — Мне нужно пообщаться с нашим подопечным — несовершеннолетним Кузьменко.
— Сейчас доложу, господин советник. — Солдат почему-то назвал меня по служебному рангу, а не по фамилии, хотя она была написана в удостоверении крупнее.
Коснувшись сенсора интеркома, постовой вызвал начальника караула, высокого седого мужчину с отличной выправкой и вороненой шпагой на боку.
— Рад видеть, господин Волков, — приветствовал меня он. Впрочем, особой радости в его тоне не читалось — скорее всего мы оторвали офицера от какого-то приятного занятия. Может быть, от просмотра любимой телепередачи, а может, от утреннего чая. Люди привыкают ко всему — даже в мрачной тюрьме можно с удовольствием пить чай или читать газету. — Прошу вас пройти в комнату свиданий. Несовершеннолетнего Кузьменко приведут через пять минут. Дама с вами?
— Да, — коротко кивнул я. Совершенно ни к чему объяснять, кто моя спутница. В принципе я могу взять с собой кого угодно — парень еще не осужден, а я — представитель гражданской власти нашего района, стало быть, имею полное право защищать его интересы. Но Дженни не только не гражданка, но и не жительница. Она — подданная другого государства. Начальник караула — мужчина въедливый — вполне может возмутиться, еще и написать на меня жалобу главе управы, мэру города, самому губернатору… Так что пусть считает, что Дженни — секретарь. Это избавит офицера от лишнего беспокойства, а меня — от бумажной волокиты.