Вот и темный зев открытой двери в подъезд. Я втащил Дженни туда, спотыкаясь, начал подниматься по узкой лестнице — девушка упала, но я рывком поставил ее на ноги, потащил дальше. Вверху, на третьем и четвертом этаже, в подъезде горел свет. Он был мне нужен — драться в темноте с толпой негодяев, вооруженных дубинками, — занятие заведомо проигрышное. Затопчут.
Мы поднялись на верхнюю площадку. Там я занял оборонительную позицию. Бледная Дженни притихла за моей спиной и только тяжело дышала. Постучать в какую-нибудь из квартир и попросить вызвать полицию она просто боялась — решила, видимо, что весь мир против нас. А посоветовать ей сделать это мне не позволяло воспитание: во-первых, она бы испугалась, решив, что я не владею ситуацией, во-вторых, мы как-то не привыкли просить помощи у женщин. Особенно если помощь заключается в том, что нужно позвать на помощь.
И полицейские, и служба шерифа не то чтобы могли обо мне плохо подумать — тем более со мной дама… Но все же звать кого-то не хотелось.
И полицейские, и служба шерифа не то чтобы могли обо мне плохо подумать — тем более со мной дама… Но все же звать кого-то не хотелось. Поэтому я нащупал в кармане мобильный телефон, но кнопку экстренного вызова спасательных служб пока не нажимал.
Наши преследователи добрались до площадки маршем ниже и сгрудились на ней, не решаясь преодолеть последние девять ступенек. Никто не хотел идти первым — а всей толпой по лестнице не побежишь. Максимум здесь могут пройти рядом два человека. Таких двух смельчаков среди банды одурманенного наркотиками сброда не находилось.
— Назад! — приказал я. — Быстро расходитесь по домам — и отделаетесь минимальным наказанием.
Конечно, я не стал лгать этому отребью. Просто забыть об их выходке любой гражданин не имел права — любое антиобщественное поведение жителей должно расследоваться и пресекаться. Поэтому я упомянул о наказании, что не могло их обрадовать. Даже если человека воспитывают в постоянном подчинении, рано или поздно он может сорваться с катушек. Мои слова подзадорили какого-то паренька.
— Все равно пропадать! — заорал он, перехватил поудобнее обрезок чугунной трубы и ринулся вверх.
Выпад, укол, труба с грохотом покатилась по ступеням, а парень с утробным стоном осел на пол. Я бил в корпус, стараясь не задеть жизненно важных органов, но надолго обездвижить противника глубокой болезненной раной.
Возмущенный и одновременно испуганный рев прокатился по сгрудившейся на нижней площадке толпе. Последовать примеру валявшегося у их ног парня негодяи пока не спешили.
Тут одна из трех дверей за моей спиной приоткрылась. Сразу возникший сквозняк принес запах грибного супа и дешевых духов. Визгливый женский голос запричитал:
— И что же вы здесь устроили, твари окаянные! Грохочут, орут, воют, в подъезде блюют! Вот я сейчас полицию вызову, вас всех в каторгу и упекут, алкоголиков проклятых!
Нельзя было оборачиваться. Но и не обернуться нельзя. Во-первых, неизвестно, кто еще живет с этой женщиной в квартире. Во-вторых, мегера, решившая, что в ее бедах виноват я, может и сама ударить первым попавшимся под руку предметом — например, сковородкой. Нельзя недооценивать возможностей слабой женщины…
Я повернулся вполоборота, краем глаза заметил тетку лет сорока в зеленом халате — в руке ее была не сковородка, но молоток для отбивания мяса — весьма грозное оружие. Дженни жалась в угол.
— И шалаву какую-то с собой притащили, — продолжала надрываться тетка. — А ты чем перед собой машешь?
Тон ее постепенно понижался — жительница начала понимать, что в подъезде ее происходит вовсе не какая-то ординарная разборка. И разглядела настоящую шпагу в моей руке.
— Что же это такое делается? — завизжала она уже испуганно. — Что творится?
Снизу в это время раздался голос с очень странными интонациями — кто-то словно бы порыкивал после каждого слова:
— Поднимайтесь наверх! Убейте их!
Мне очень не понравились интонации, совсем не понравился смысл высказывания — но не потому, что кто-то хотел убить нас, а от чего-то другого — сейчас мне некогда было думать об этом. И, самое главное, было неясно, кто науськивал обкуренную толпу. Раненый валялся на полу, шестеро мужчин топтались на площадке. Когда они бросились на нас, их было семеро. Откуда взялся восьмой — тот, что давал сейчас команды?
Уже не раздумывая, я нажал кнопку экстренного вызова на телефоне и прокричал в него:
— Гражданин Никита Волков.
Чрезвычайная ситуация. Требуется помощь — нападение с применением недозволенных средств. Железнодорожный район. В каком-то из домов. Адрес, гражданка! — Я резко обернулся к любопытствующей жительнице. Та прикрыла распахнувшийся от удивления рот рукой.
— Улица, дом! — неожиданно громко закричала на нее Дженни.
— Грибоедова. Двенадцать, — тихо произнесла гражданка. — Квартира двадцать четыре.
Шестеро мужчин с воем полезли вверх. Выли они, по-моему, от страха. Но не лезть вверх не могли — что-то словно гнало их вперед. С такими штуками я прежде встречался. Но давно, еще в бытность шерифом…
— Грибоедова, двенадцать, — прокричал я в телефон и бросил его Дженни. Сам шагнул навстречу атакующим.