Дженни с интересом просмотрела листки, но, похоже, ее ожиданий они не оправдали. Хотя сама она изучала вопрос отношений граждан и жителей, и симпатии ее явно были на стороне последних, убедительности в документах было мало. Да и жители, что встречались нам до сих пор, были не слишком харизматичными существами.
Среди граждан, прямо скажем, тоже попадаются всякие — но в подлости по крайней мере обвинить некого. Таких обвинений обычно не переживает или обвинитель, или обвиняемый.
Дженни отставила пустую чашку в сторону, поднялась из-за столика, вглядываясь в туманную даль за проливом.
— Поехали в аэропорт? — предложила она. — Я так устала… Святая София — великолепное сооружение, и Константинополь красив и необычен. Только он меня утомил. Не хотела бы я жить здесь все время.
— Полагаю, здесь не так плохо, особенно в деревнях. Восточный колорит, теплый климат…
— И постоянное ощущение опасности.
Мне здесь неуютно. Теперь я понимаю, зачем России такая большая армия. Только для того, чтобы защищать этот город, нужна не одна дивизия.
— Да, это так.
Я поднялся, кивнул официанту, который без проволочек принес счет — весьма скромный по меркам курортного города. Впрочем, Константинополь не был только курортом, а в деловых столицах другие правила.
Желтый «Руссо-Балт» с шашечками стоял метрах в тридцати от ресторанчика. За рулем сидел самый настоящий турок в феске.
Дженни посмотрела на него и недоверчиво спросила:
— Это ваш национальный костюм?
— Да, — широко улыбнулся таксист. — Родился в Анкаре, но скоро семья уехала в Россию в поисках работы. Я не так хорошо говорю по-турецки, как по-русски, но сохраняю верность своим корням.
— Вы гражданин? — поинтересовалась девушка.
— Нет, зачем простому парню лишние проблемы? Я самый добропорядочный житель. — Турок продолжал широко улыбаться. — Включить музыку? Какую радиостанцию: русскую, турецкую, греческую?
— Какую вы сами слушаете, — толерантно отозвалась Гвиневера.
Турок включил радиоприемник, настроенный на волну «Константинополь-FM». Диджей бодро тараторил по-русски.
* * *
В самолете наши попутчики обсуждали красоту внутреннего убранства Святой Софии и мудрость строителей подземного водохранилища, восточную кухню и купание на Золотом пляже, а мы с Дженни помалкивали. Вспоминать о времени, проведенном в полицейском участке, не хотелось, делиться своими впечатлениями с другими — тем более.
Радовало, что круиз организован на славу — сразу после взлета стюардесса начала разносить шампанское и даже кое-что покрепче. Я взял себе коньяк, а Дженни выбрала виски. После всех перенесенных стрессов она предпочла традиционный напиток родной страны.
Солнце светило сзади — мы летели навстречу вечеру. Домой, домой, из прекрасного и важного, но такого чужого Константинополя, дальше от моря, в родные степи — туда, где все знакомо, где не бродят активисты правозащитных движений, потому что ничьи права не нарушаются и все довольны своим положением и существующим порядком вещей.
Выпив рюмку виски, Дженни поправила растрепавшиеся рыжие локоны, вынула из сумочки письмо.
— Выбросить эту гадость?
— Как хочешь.
— То, что они пишут, просто глупо. Обижаться надо на неравенство, а не на то, что торговцам дается мало прав при сохранении существующего строя и порядка вещей… Торговец — он ведь такой же человек, вот что я имею в виду!
Гвиневера говорила сбивчиво, то и дело теряя мысль. Даже акцент ее усилился, а иногда ей приходилось подбирать слова.
— Я тебя не понимаю. В чем проблема? Да, жители не равны гражданам, потому что они не хотят исполнять долг перед государством. Если они будут исполнять долг — то перестанут быть жителями и станут гражданами.
— Люди должны быть равны от рождения! — Девушка подняла вверх указательный палец. — Я поняла, в чем несправедливость! Вы декларируете неравенство. Открыто его признаете.
— А нужно не признавать?
— Конечно! Все люди должны быть равны. Это — демократия.
— Демократия — равенство возможностей. А то, что предлагаешь ты, — коммунизм.
— Демократия — равенство возможностей. А то, что предлагаешь ты, — коммунизм. Насколько я помню, Соединенные Штаты так рьяно против него боролись — особенно в центральной Америке… Люди не могут быть равными! Они рождаются разными, и одним из них под силу то, что не под силу другим. Так устроен мир.
Стюардесса, проходившая мимо, поинтересовалась, не хотим ли мы чего-то еще. Гвиневера попросила апельсинового сока, я заказал еще коньяку и кисточку винограда — если найдется.
— Тогда можно я задам тебе один вопрос? — заговорщицким тоном спросила девушка. — Только обещай, что ответишь на него честно.
— Я всегда честен с тобой.
Дженни надула губки и покачала головой.
— Нет, — почти жалобно сказала она. — Ты меня все время обманываешь. Но пообещай хотя бы, что скажешь.
— Скажу, конечно, — улыбнулся я. Такой хорошенькой Гвиневера мне еще не казалась. Капризная гримаска делала ее необыкновенно милой. Все же в любой женщине главное не красота, а обаяние.
— Что вы делаете с умственно неполноценными? — вкрадчиво спросила Гвиневера. В уголках ее глаз притаилась тревога. Она хотела знать правду — и боялась услышать ответ.