— Господи помилуй! — пробормотал Брайен, резко натягивая поводья. Сначала лошади из воздуха, а теперь мертвый друг воскрес!
Но уже в следующую секунду его настроение изменилось. Брайен соскочил с коня и по обычаю людей четырнадцатого века заключил невысокого молодого человека в свои стальные объятия и расцеловал.
— Ха! — грохотал он. — Как здорово снова видеть тебя, Жиль! Мы постарались как можно скорее погрузить твое тело в воды Английского канала. Это было почти через неделю после твоей смерти. Конечно, мы видели, что ты сразу превратился в тюленя. Но с тех пор — ни слова. Никаких вестей.
Во внутреннем дворе появилось еще несколько светильников, но они находились слишком далеко и потому давали слишком мало света, чтобы разглядеть, покраснел ли Жиль. Но Джим, который, как и Дэффид, теперь тоже спешился, хорошо знал Жиля и мог догадаться о его реакции.
— Тот, в чьих жилах течет кровь силки, не может умереть на суше, — сказал Жиль. — Но, по правде говоря, мне пришлось довольно туго. Я вернулся домой, и мои родные, конечно, узнали меня, но они никак не могли вернуть меня в человеческое обличье. К счастью, в Бервик приехал благочестивый аббат; они пригласили его сюда на несколько дней. В конце концов отец уговорил его благословить меня, и тогда я снова стал человеком. Но отец предупредил, что, если я опять умру человеком на земле, мне уже не уйти от смерти. Благодаря благословению я могу превратиться в тюленя в воде, но на суше мне не миновать своей судьбы… Джеймс!
Жиль обнял и расцеловал Джима. Кольчуга одного со скрежетом терлась о латы другого, а щетина на подбородке Жиля царапала щеки Джима.
Поцелуй в эту эпоху заменял рукопожатие — все целовались друг с другом.
Заключив сделку с совершенно посторонним человеком, следовало поцеловать его или ее, а поскольку зубы у большинства людей были в отвратительном состоянии, изо рта у него или у нее обычно исходил довольно неприятный запах. Путник, переночевавший в гостинице, прощаясь с хозяйкой, также целовал ее Джиму обычно удавалось избегнуть этого ритуала. Но уклониться от него в эту минуту значило бы проявить черствость по отношению к другу. Джим задумался, как женщины терпят такую щетину.
Он решил — и в тот же миг с грустью подумал, что это решение ненадолго задержится в его голове, — как можно тщательнее побриться, прежде чем ему снова доведется поцеловать Энджи. И еще Джим с содроганием подумал, каково пришлось Жилю в его кольчужке, когда его обнимал закованный в латы Брайен.
Но Жиль, похоже, не испытал ничего, кроме удовольствия. Затем он заключил в объятия Дэффида, который тоже был этому только рад, хотя кольчуга Жиля заметно вдавливалась в кожаную куртку лучника.
— Ну, заходите же! — сказал Жиль. Он обернулся и крикнул:
— Эй, на конюшне! Возьмите лошадей у этих добрых джентльменов!
Полдюжины слуг появились с той подозрительной быстротой, с какой обычно являлись слуги Джима в Маленконтри, если происходило что?нибудь интересное.
Лошадей увели, и несколько слуг — двое из них в килтах разной расцветки унесли седла и снаряжение.
Жиль распахнул двери и пригласил своих гостей в длинное деревянное строение, где, верно, находился большой зал, соединенный с башней. Большой зал в замке Джима был попросторнее, но обстановка здесь была такой же. Значительную часть помещения занимал большой стол; под прямым углом к нему в дальнем конце на возвышении стоял более короткий высокий стол.
Большой зал в замке Джима был попросторнее, но обстановка здесь была такой же. Значительную часть помещения занимал большой стол; под прямым углом к нему в дальнем конце на возвышении стоял более короткий высокий стол.
Жиль нетерпеливо провел их к высокому столу, который, судя по запахам, находился напротив кухни, расположенной, очевидно, в самом основании башни; оставшаяся приоткрытой входная дверь, как и та, что вела на кухню, была столь широка и высока, что через нее свободно мог бы проехать всадник.
Судя по всему, при строительстве этого замка, как и прочих приграничных цитаделей, основное внимание уделялось защите от внезапных вторжений. В случае необходимости все обитатели могли быстро укрыться за могучими стенами каменной башни, которым не смог бы причинить вреда даже огонь.
Так поступали, когда нападающих было слишком много или они оказывались слишком сильны, чтобы с ними можно было сразиться во внутреннем дворе или за внешней стеной с главными воротами.
Высокий стол пока пустовал; несмотря на тяжелый запах, неизменно присутствовавший во всех больших залах, в которых случалось бывать Джиму, здесь было тепло и потому приятно после пронизывающего ночного холода.
Жиль рассадил друзей по скамьям у стола и крикнул, чтобы принесли вино и кубки; это приказание слуги исполнили с тем же удивительным проворством, с каким прежде позаботились о конях и снаряжении.
Между тем в зале появился человек, значительно превышавший ростом всех присутствующих.
— Отец, вот те благородные рыцари, о которых я вам говорил; они были моими соратниками во Франции; вот прославленный лучник, он тоже был с нами! — объявил Жиль, сияя. — Джеймс, Брайен, Дэффид, это мой отец, сэр Геррак де Мер.