Наташа потупилась и покраснела. Похоже, это и вправду Бонуций! А она действительно вела себя, как сумасшедшая.
— Видите ли, я хочу попросить прощения, — потупилась она. — Я приняла вас за бандита…
— Какой изысканный комплимент! — улыбнулся Бонуций — Ну, забодаевцы, во всяком случае, отомщены. Я слышал, они оказали вам широкое гостеприимство.. Меня до сих пор никто не принимал за бандита. Но вам виднее. Поэтому вы на меня и напали? Вы всегда нападаете на бандитов первая? Очень отважная девушка! И какой пример беззаветной борьбы со злом! И искали вы меня лишь потому, что с самого начала решили, будто я бандит? А теперь, я так понял, вы уверились в обратном? Или нет? Тогда за что вы просите прощения? Я что-то не совсем хорошо вас понимаю…
Было совершенно непонятно, шутит Бонуций или говорит серьезно.
С одной стороны, его слова можно было принять за чистую монету. С другой, глаза его лукаво поблескивали.
— Вы сказали, что хотели попросить у меня прощения за то, что приняли меня за бандита, — продолжал развивать свою мысль Бонуций. — Все равно логики ваших действий я не пойму. Если вы приняли меня за бандита, а потом убедились в обратном, зачем было нападать? Если же вы сразу поняли, что я бандит, и поэтому напали, то за что просить прощение? Или вы пытаетесь усыпить мою бдительность? В этом случае мне, наверное, стоит поостеречься…
У Наташи голова пошла кругом от всех этих предположений.
— Я обычно не нападаю на бандитов, — скромно ответила девушка. — Бандиты нападают на меня. А я пытаюсь защищаться.
— Прискорбно, — вздохнул Бонуций. — Но в этих краях нет бандитов, если не относить к таковым купцов-гномов и меня Но я не хочу быть бандитом, и, если не брать во внимание ваше частное мнение, я бандитом и не являюсь. Гномы же — бандиты лишь для тех, кто с ними торгует. Поэтому можете быть совершенно спокойны.
— А дикие звери? — вновь спросила Наташа, которой за каждым кустом мерещился лев.
Бонуций понял опасения Наташи с полуслова, хотя вопрос о зверях совершенно не относился к разговору о преступных наклонностях Бонуция и его знакомых.
— Диких зверей много. Но их-то зачем бояться?
— Как зачем? — удивленно улыбнулась Наташа. — Съедят.
— Съедят? — переспросил Бонуций. — Нет, не съедят. Они, знаете ли, не едят ничего живого. Закона взаимопожирания здесь нет и никогда не было. Здешние дикие звери едят травку, коренья, плоды, семена. Друг друга не едят. Я им не велел.
Последняя фраза Наташу озадачила. Это еще что за новости? Сумасшедший-эгоцентрист? Местный святой? Или юродивый? А что, очень даже похоже…
— Пойдемте ближе к моему жилью, — предложил Бонуций. — Там и вода есть, и тень, и крыша над головой. Здесь бывают весьма обильные дожди, и по ночам холодно. К тому же вы, наверное, голодны… Надеюсь, ни меня, ни моих друзей вы есть не станете?
— Пока не стану, — буркнула Наташа. Ей отчего-то стало очень стыдно.
Бонуций развернулся и размашисто зашагал по степи. Наташа еле поспевала за ним.
Волосатый достал из-за пояса широкий кривой нож, лезвие которого тускло блеснуло синевой, и вспорол им брюхо крысы. Пар повалил еще гуще. Судя по тому, что дыхание крысы было холодным, нагрела ее термическая пуля или граната, которую Охотник послал ей в пасть.
— Приманка, не стесняйся, — обратился Охотник к Кравчуку. — Подходи, угощайся. Мы сегодня хорошо поработали. Специального приглашения не жди. Мне, вообще-то говоря, все равно, поешь ты или нет.
Сказав это, вопосатый отхватил какой-то кусок от внутренностей крысы и отправил его в рот, довольно урча.
— От цепи отвяжи, — попросил Кравчук.
— Карабин сам отстегнешь, не барин. Я к тебе в обслугу не нанимался. Ты мне помогать приставлен.
Владимир Петрович на ощупь отстегнул карабин, который до этого был замкнут намертво, и обошел крысу по кругу. Есть ему хотелось, но только не крысиное мясо. Впрочем, на другую пищу рассчитывать не приходилось.
— Наручники сними, — попросил он. — Куда я от тебя убегу?
— Ну уж нет, приманка, — усмехнулся волосатый.
Есть ему хотелось, но только не крысиное мясо. Впрочем, на другую пищу рассчитывать не приходилось.
— Наручники сними, — попросил он. — Куда я от тебя убегу?
— Ну уж нет, приманка, — усмехнулся волосатый. — Ты меня в два раза выше. Может быть, и сильнее, хотя вряд ли. Да и вообще, приманке наручники положены по статусу. Рот у тебя свободен, кляпа нет. Питайся.
— Что ж, сырым мясо есть? — вздохнул Владимир Петрович.
— Как же иначе? Я ведь разносолов не требую. Кушаю, что дают. И ты, приманка, не брезгуй.
Владимир Петрович со вздохом встал на четвереньки, опустил лицо к крысиным внутренностям и впился зубами в холодное мясо Оно сильно отдавало машинным маслом и на вкус было омерзительным, но есть хотелось так, что на подобные мелочи уже можно было не обращать внимания.
«Видела бы меня Маша», — вздохнул Кравчук.
Вспомнив деликатесы, которые готовила жена, и, самое главное, нормальную прошлую жизнь, Владимир Петрович чуть не заплакал. О детях думать было еще тяжелее…
Идти вроде бы было некуда, но сидеть на месте и ожидать неизвестно чего Сергей тоже не собирался. Он немного постоял, рассматривая оставшиеся в небе тусклые звезды, и решительно зашагал навстречу показавшемуся из-за горизонта неяркому светилу. Шагалось легко. Небольшая сила тяжести, ровная поверхность почвы как нельзя больше подходили для пеших походов. Одна беда — Сергей никак не мог определить, сколько он прошел. Ровная, как футбольное поле, земля, однообразные травяные поляны, отсутствие каких бы то ни было ориентиров делали невозможной всякую оценку расстояния. Если бы не маленькое солнце, Лунин бы даже не определил, не кружит ли он по бескрайнему полю.