Магистр звонко сказал только одно слово, но слово прозвучало, будто удар большого серебряного колокола. Меч в его руке засиял, нанося удар в самую суть твари. Чудовище взвыло и отлетело — куда-то в дальнюю даль, хотя одновременно вроде бы и осталось в комнате. А сама Наташа стала вдруг видеть все как бы со стороны. В комнате бушевал огонь, дрались люди, Сергей сцепился со здоровенным бандитом, а Наташа уходила, проваливалась, будто сквозь пол, но в этом не было ничего особенно страшного. Слезы застилали ей глаза. Девушка осознавала, что еще раз избавилась от ужасной опасности, и избавление было так прекрасно, что она не могла думать ни о чем другом. Ей было радостно за себя и жалко весь белый свет…
Потом перед глазами поплыли круги, начало темнеть. Одновременно на горизонте — если можно сказать, что в том положении, когда вокруг тебя одна тьма, есть какой-то горизонт — возникло неяркое жемчужное сияние. Постепенно оно разгоралось, заполняя все вокруг. Потоки света, словно потоки воды, струились в пространстве, сливаясь и дробясь. Они обтекали руки и ноги Наташи. Казалось, их можно было потрогать.
В какой-то момент свет стал нестерпимо ярким, и оттого еще более прекрасным. Наташа на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их вновь, не было ни жемчужного сияния, ни потоков света. Она сидела на ярко-зеленом лугу, поросшем травой, какая бывает только весной. Небо было нежно-голубого оттенка, по нему плыли белые, с легкой розовинкой плоские облака. Большое неяркое солнце опускалось за горизонт, точнее, в лес, что рос за лугом. Ароматы на лугу царили несказанные. Да и неудивительно — только рядом с собой Наташа насчитала больше двадцати видов цветов: желтых, синих, белых и красных, крупных и мелких, самых разных форм.
В густых кустах неподалеку девушка уловила какое-то движение.
— Что это такое? — забеспокоилась она, вскакивая на ноги. — А я в одном халате…
Зелень в последний раз всколыхнулась, и на поляну вышел огромных размеров, наверное, в два раза больше обычного, дымчатый кот. Он посмотрел на Наташу, облизнулся и глубоко и звучно мяукнул.
Побежденная, разбитая физически и морально команда Белоусова возвратилась на хозяйственный двор «Барса». Впечатлениями по дороге не делились — слишком необычно все было. Каждый переваривал увиденное молча. Косой, который догнал-таки своих, постанывал, держась за вывихнутую или сломанную руку.
— Пристрелить бы тебя, чтобы не мучился, — предложил Белоусов, в машине которого ехал Косой.
Громила тут же стих, только изредка скрежетал зубами.
Въехали во двор. Рядовые бандиты разбрелись по своим норам, а Белоусов помчался к Кравчуку — докладывать о происшедшем. Тот сидел за столом за второй бутылкой коньяка и был уже порядочно пьян. Рассудка главарь, однако же, не утратил.
— Наливай, закусывай, Семеныч, — предложил он заместителю. — Пустые вернулись? А друг наш где?
Не похоже было, что отсутствие добычи или Черного очень огорчило Кравчука. Более того, казалось, он чего-то подобного ожидал.
— Расскажу, — ответил Белоусов, жадно хватая бутылку. — Без ста грамм и не расскажешь. Я такого в жизни не видел!
— Верю, верю, — без энтузиазма согласился Владимир Петрович. — Я, Семеныч, еще не в то скоро поверю…
Время от времени повышая и понижая голос от возбуждения, заместитель Кравчука изложил историю, случившуюся с ними на квартире журналистки.
— И ты говоришь — растекся лужей по полу? — поинтересовался в конце рассказа Владимир Петрович, брезгливо сморщившись. — Дела… И огнем кидались?
— Который за нас, тот столб пламени выпустил в них. Я поначалу думал, из огнемета, — пояснил Белоусов. — А потом другой, тот, что его замочил, стену из пламени между нами поставил. Так уже никаким огнеметом не сделаешь. Сразу видно — колдовство. И кричали они все время что-то не по-русски.
— Да уж где им по-русски кричать, — хмыкнул Кравчук. — Не знаю я, Олег, что дальше делать… Мерзко мне с этими тварями паскудными дело иметь. Так бы и покрошил их всех. Жуть пробирает. А тот, что против нас, — как раз он-то Роме руку отсек, и он умер от потери крови. Это звери. Да нет, какие звери… Хуже зверей.
— Подумаешь, руку, — усмехнулся Семеныч. — Который с нами был, тот бы и живьем их спалил, если бы другой ему не помешал. Да и вообще, человек — хуже любого зверя.
— Точно. Только они совсем не люди. Так я думаю… Может, кинуть их, пока не поздно? Послать?
— Да ты что, Петрович! Ведь какие бабки вложены, — задохнулся начавший хмелеть Белоусов. — Прибыли на подходе. Можно и потерпеть!
— Что ты знаешь о прибылях? — хмыкнул директор «Барса». — Нет, сомневаюсь я! Одно дело — золото добывать, камушки драгоценные делать… Полезно и хорошо. Термоядерный синтез, высокие технологии. Ноу-хау, как говорил один мой товарищ-доцент. А другое — когда такая дьявольщина начинается…
— Да не все ли тебе равно, Петрович? Подумаешь, Костяна и Рому замочили.
Ноу-хау, как говорил один мой товарищ-доцент. А другое — когда такая дьявольщина начинается…
— Да не все ли тебе равно, Петрович? Подумаешь, Костяна и Рому замочили. Тебя ведь никто под пули лезть не заставляет…