— Слушай меня, Петрович, — проверещал он. — Коридор сейчас будет разветвляться, и не раз. Я скажу, куда бежать. И погоню со следа собьем, и выбраться сможешь…
— Я тебя уже в прошлый раз послушался, сволочь, — на бегу, задыхаясь, ответил Кравчук. — Чуть не сожрали. Шарик обиженно засопел.
— Тварь ты неблагодарная, — заметил он. — Эти чудища тебя на два километра по высоте подняли. До поверхности всего ничего осталось — километра полтора. Там тебя и забрать можно будет…
— Заберешь ты, как же, — не остался в долгу Кравчук. — Ты же просто глюк, наркотический бред.
— Сам ты глюк, — обиделся шарик. — А я — проекция. Виноват я, что ли, что ты меня только в обкуренном состоянии воспринимаешь?
— Я и не курил ничего, — бросил Владимир Петрович. — Ты лучше заткнись. Мне разговаривать тяжело — сматываться надо. Твари эти следом небось топочут.
— Так ты про себя говори, молча, Петрович, — удивленно подняв брови, проговорил Пых-Пух. Он летел затылком вперед, но неудобств, похоже, не испытывал. — Я ведь все равно мысли твои воспринимаю. Так что напрасно воздух не сотрясай.
«У, мерзавец», — подумал Кравчук.
— Сам такой, — вновь обиделся шарик. — Брошу сейчас, и выпутывайся, как знаешь. У меня ведь тоже нервы не железные. Сейчас, между прочим, налево.
Кравчук резко повернул в уходящий налево узкий проход. Трехметровым чудищам здесь действительно будет тяжело бежать.
— И это тоже, — подтвердил невысказанную мысль Пых-Пух. — Но главное, мы сейчас в самые заброшенные штольни выйдем, которые никому уже не нужны. Там лаз на поверхность есть. К тому же тебе после дозы отлежаться нужно будет. Не завидую я тебе, Петрович…
— Я и сам себе не завидую, — усмехнулся бывший директор «Барса». Однако настроение у него, как ни странно, было хорошее.
Узкий коридорчик быстро закончился, и Кравчук вновь оказался в круглом зале.
Здесь тоже посредине был бассейн.
— Напейся, — предложил шарик. — Воды ты много потерял, а дальше поначалу ее мало будет. Тебе вода нужна, чтобы ломку нормально перенести. Погоня отстала.
Кравчук опустился на четвереньки и выпил литра два воды. Желудок отяжелел и стал мешать, да и общее состояние эйфории приугасло. Но голова стала яснее.
— Теперь по самому правому коридору, до второго поворота налево, — сообщил шарик. — Там дуй вверх. Развилка на три туннеля будет, ты поднимайся прямо. Преследователи твои так далеко наверх не пойдут. А ты беги, пока не упадешь. Мне тебя покинуть надо…
— Вот так ты всегда: присоветовал — и в кусты, — заметил Кравчук. Но заметил без злобы, спокойно. Шарик вновь поморщился:
— Можно подумать, что мы с тобой знакомы сто лет…
После обидной реплики он поднялся к своду зала и просочился сквозь него.
Пока были силы, Кравчук бежал по уходившему вверх коридору с неровным посыпанным мелкой каменной крошкой полом. Метров через триста обнаружился первый поворот налево, еще через двести — второй. Кравчук повернул туда, но долго бежать не смог. Ноги отяжелели, голова закружилась.
Он с трудом прошел еще метров двести и рухнул. Тело стала сотрясать уже знакомая страшная боль. Появившийся на мгновение шарик глубокомысленно изрек:
— Хорошо еще, что ты ничего не ел. Мог бы задохнуться рвотными массами. Наверняка бы задохнулся… Не вздумай наркотик больше жрать: тогда вообще конец…
Для того чтобы наладить промышленный выпуск алмазов, Машину нужно было долго перенастраивать. Без Патрикеева это оказалось не так легко — прочие ученые объяснили, что в некоторых вопросах разбирается только их шеф. Коллегам физика Белоусов объявил, что ученый, прихватив двести килограммов золота, исчез в неизвестном направлении. Долго возмущался и под предлогом бегства главного взял остальных под домашний арест. А Машина без остановки производила золото. Рядом с ангаром возвели небольшой склад и на тележках, ночью, возили туда тяжелые желтые бруски.
Мертвого Патрикеева Белоусов вместе с Далилой оттащил в подвал полузаброшенного склада и запер в маленькой клетушке. Женщина настояла, чтобы в дело не был посвящен никто, и не захотела, чтобы Белоусов сам брал бульдозер заровнять яму: рабочие сразу поняли бы, что одним покойником стало больше.
Далила удовлетворенно потирала руки. Похоже было, что ей удалось убедить Белоусова не спешить с продажей желтого металла. А телефон из сейфа молчал. Несколько раз Олег Семенович пытался сообщить своим партнерам, что построенная такими трудами Машина заработала, но те словно не хотели его слушать. Или провалились сквозь землю. Или утратили канал связи… А может быть, канал обрубила организация Далилы. Впрочем, Белоусов по этому поводу не горевал — исчезновение, да и молчание настоящих хозяев Машины устраивало его как нельзя лучше.
Однако положение нынешнего директора «Барса» можно было назвать довольно скользким. С одной стороны, он обладал самым большим в мире сокровищем — грудой золота, превосходящей, наверное, золотой запас не очень большой страны. С другой стороны, золото это вроде бы ему и не принадлежало. Главного специалиста, который хоть что-то смыслил в Машине, по его приказу сжила со света Далила.
Да и сам статус Далилы был ему неясен. Белоусов не мог без нее жить. Он выполнял все ее прихоти, даже если они мешали его делам. Но он до сих пор не знал, кого она представляет. Складывалось ощущение, что саму себя. Но откуда у очаровательной, неординарной, в высшей степени загадочной девушки семьсот тысяч долларов крупными купюрами, которые она вручила ему, когда он объяснил, что для функционирования машины необходимо золото?