— Отдай зеркальце!
— Я еще не закончил объяснять. Я не рассказал, как тюр-реализм создает эстетику побегов.
— Побегов? — Танечка вцепилась пальцами в сиденье стула. — Да, побегов… — Она вскинула на Иринея умоляющий взгляд: — Ир… ты меня не выдашь?.. Я на охрану… а ключ от камеры в пудренице забыла! Джиакомо… пилить будет…
Север резко увел зеркальце в сторону. Луч спрыгнул с обугленного пятна на блузке и расплылся, потеряв жалящую остроту.
— Танечка, — приказал Север, — немедленно за эскулапом!
— Я не могу! Я должна…
Глаза охранницы закрылись. Кавайцы народ выносливый — они способны на многое такое, что другим людям покажется чудом. Однако регенерировать не умеют.
— Я не могу, — пробормотала Танечка. — Ириней, мне нельзя… я же охраняю! Господин Бат…
Узник сунул руку в кипящую плазменную струю. Заголосили сирены контрольных систем.
— Господин Ириней! Что случилось?
Из-за кулис выглянула высокая, очаровательно нескладная девушка в розовом. Огромные глаза, крохотный кукольный нос, торчащие черные косички — если бы не они, их обладательницу и Танечку можно было счесть близняшками.
— Лисенок, дуй за эскулапом! Одна нога здесь, другая там. Танечке плохо.
— Что с ней?!
— Она забыла ключ от моей камеры. Теперь ее жжет совесть.
Кавайка сделала круглые глаза. В день сорокалетия она вспомнит свои детские приключения и ужаснется: какой глупой она была! Но сейчас ничто не вызывает у Лисенка сомнений. Да и у Танечки тоже.
— Ириней, я плохая? — всхлипнула Танечка. — Я плохо тебя стерегу?
— Ты прекрасно меня стережешь. Видишь: мне не удалось убежать.
Ириней с грустью смотрел на каваек. За те неполные полтора месяца, что он провел в «Цирке Макабр», в его голове родились десятки планов бегства. Ни один не удалось воплотить в жизнь. Кавайки везучи; всякий раз они допускали одну из своих милых оплошностей, после чего все шло кувырком.
— А Джиакомо? Вдруг он узнает?!
— Не узнает, — покачал головой узник. — Его голова занята другим.
И правда, Джиакомо Бата волновало другое. До Дня Всех Жизней остались считаные недели, а число конкурентов при дворе его величества оставалось чудовищным. По напряженности интриг Версаль оставлял далеко позади и Лигу Доминионов, и хеадбол, и Подиум Модели Человека.
Повара, комедианты, декламаторы стихов и торговцы компьютерными играми — все они сражались за внимание Людовика XI Многоживущего и его сына.
Речитативом прогремели шаги. В зал влетел Марио Пьяче, один из четырех постоянных актеров «Макабра». Парню было не больше двадцати пяти, но перенесенные геном-трансформации, казалось, вытравили из него все человеческое. Когда-то он считался красавцем, но после встройки актерского импланта перестал следить за мимикой. Выражения лица актера менялись лишь во время игры — и менялись виртуозно, надо признать. Кто бы из последователей Станиславского не отдал душу за его умение плакать и смеяться в нужный момент! Все же остальное время губы и глаза парня двигались вразнобой, как бог на душу положит.
— Вас! Всех! — выкрикнул Пьяче. Левая половина лица его расплылась в улыбке, в то время как правая злобно скалилась, вращая глазом. — К Джиакомо! Будет это… слово забыл. Большой диагноз?..
— Смотр? — хором воскликнули кавайки.
— Да, смотр. Собрались эти… забыл…
— Король с сыном?!
— …и советник по этой… еще бактериологическая бывает…
— Культуре, — подсказал Ириней. — А скажи, дружочек, кто еще из комедиантов присутствует?
— Господин Мак-Лоун и госпожа Волопегея. — Пьяче зажмурился и высунул язык.
Лисенок отвернулась. Ей чаще других приходилось работать в паре с Пьяче, и Север не без оснований подозревал, что кавайка влюблена в искалеченного актера.
— Что еще приказал Джиакомо?
— Забыл… Господи… — В глазах Пьяче блеснула искра озарения. Впрочем, она могла и не относиться к словам Бата. — Вроде бы… Лисенку одеть ее дружка…
— Надеть. — Ириней поморщился. — Надеть, не путай, Марио.
— Да, надеть… А еще забрать Иринея и Гадкого Пятиклассника. Всю труппу, в общем… И на главную арену… шагом? Нет… этим…
— Бегом.
— Верно. — Пьяче потер лоб. — О боги!.. Все забыл…
…О том, что случилось с памятью Марио, рассказывали разное. Одни говорили, будто он вспомнил все свои предыдущие жизни и безнадежно запутался в них; другие — будто он отдал память дьяволу в обмен на талант. Третьи были уверены, что актерский имплант чересчур требователен к конфигурации мозга и забирает все ресурсы.
Так это или нет, но ролей Марио никогда не забывал.
За это ему прощали все.
Глава 3
В ПОГОНЮ!
Ласковый майский ветерок закручивал над асфальтом пыльные смерчики. Пахло сиренью и кипарисами; в парке малышня кормила крошками воробьев и крохотных сине-зеленых попугайчиков.
С погодой Вельке и Та повезло. Вернее, с днем повезло: еще в четверг синоптики отбили штормовой фронт к океану. На Креси климат-контроль не поддерживался, и потому лето начиналось в июле, а заканчивалось в первых числах августа. «Апрель да май — до свидания, зима», «Август февраля не слаще», «Май-то май, да шубу не сымай», «Пережорка лишние лапы растит — зиме новых месяцев добавится». Такие вот народные приметы и пословицы.
Но Лувр не Креси. Китель по местной жаре выглядел непривычно. Прохожие оглядывались на Вельку, улыбались.
Прохожие оглядывались на Вельку, улыбались. Патруль спросил документы. Увидев берсальерский жетон, патрульный офицер, крупнолицый веснушчатый парень, уважительно присвистнул:
— Креси? Это у вас там что-то случилось?