— Скалища… Помню. Это не там ли гнездятся паутицы?
— Нет, но скоро будут. Вы понимаете меня?
— Малыши отважны и безрассудны. Впрочем… все они таковы, во всех доминионах. Это упрощает дело. Сделаем мы вот что… — И квартирмейстер поведал Майе свой план.
Никто не мог назвать асури Утан неженкой. Она воспитывалась на историях о мертвецах и дакини, росла в борьбе с бородавами и щукамбалами. Но план Джончега ее потряс. Выдумать такое мог лишь асур, живущий вне моральных норм и ограничений.
Тот, чей ресторан располагался на неправильном этаже.
Глава 22
ГДЕ БУЛЬКАЕТ
Быть джентльменом — значит, быть готовым к неожиданностям.
Страдающая акрофобией дама спутала де Толлю все карты. На лифте путь к платформам занял бы считаные секунды. Но эскалатор движется медленно, гораздо медленнее, чем хотелось бы. На «Левиафана», отправляющегося к Кларовым Варам, Владислав Борисович безнадежно опоздал. Следующий поезд — «Молот Запада» — ожидался лишь через полчаса. Так что инспектор решил вернуться на площадь и выпить кофе.
В кафе царили тишина и прохлада. Убаюкивающе гудела линия доставки, голографические пирожные кружились под «Вальс цветов» из «Щелкунчика»; печь издавала вкусный сосновый аромат зиры и корицы.
Обслуживали кафе две официантки в коротеньких белоснежных халатиках. Беленькая немилосердно тянула гласные, надолго застревая между словами. Черненькая, наоборот, трещала без остановки. Владислав Борисович не раздумывая двинулся к ней — он торопился.
— Девушка, — ткнул он в витрину, — вы не покажете мне эти чудные коричневые штучки?
Брови красавицы прыгнули вверх:
— Почему не покажу, почему? Мы что, с вами поссорились?!
— Э-э…
— Таки я удивляюсь. Таки вы покупаете медовый пирог леках, но совершенно не разбираетесь в вопросе. Бирута! Немедленно накорми господина кодафой и приготовь кофе!
Беленькая неторопливо провальсировала к кофейному аппарату.
— Позвольте… я…
— Таанзанийский? — пропела она с неподражаемым акцентом. — Копи Луувак? Антарееспрессо? Что выи будьете заказьивать?
Владислав Борисович понял, что пора перехватывать инициативу. Иначе он так никуда и не уедет.
— Кенийский, пожалуйста. Без сахара и сливок, и к нему… э-э… леках.
— Не смешите мой кассовый аппарат! Кенийский, я умоляю! Вы думаете, в Кении кофе? Вы пробовали когда-нибудь хороший кофе? Возьмите ригельчино и забудьте эту дрянь. На худой конец выпейте денебики или алголики.
Перед инспектором возникли три дымящиеся чашки. На прилавок шмякнулось блюдце с разными пирожными.
«Сумасшедшая планета, — подумал де Толль, отступая в глубь зала. — И люди сумасшедшие».
Чтобы не спорить с официанткой, инспектор устроился за столиком в уютной нише: среди декоративных мешков кофе, просмоленных бухт каната и якорей. У окна шушукались подростки: мальчишка в курсантской форме и девушка в майке цвета хаки. На столике валялись пластиковые листы, помаргивал огоньками мольберт-ноутбук, полупустые чашки с эспрессо опасно сгрудились у края столика.
Заметив де Толля, подростки умолкли. Девочка сгребла со стола несколько листов и решительным шагом двинулась
— Разрешите?
— Садитесь. — Де Толль придвинул к ней одну из чашек. — И пригласите вашего друга, раз уж на то пошло.
Курсант не заставил себя ждать.
— Итак, слушаю вас, молодые люди, — объявил Владислав Борисович, когда тот уселся. — Что вы хотели у меня узнать?
— Вы — чиновник Фронтира? — уточнила девочка, демонстративно не замечая пододвинутой чашки.
— Точно так. Владислав Борисович де Толль, инспектор по делам пограничных миров. А вы, если не секрет?..
Подростки переглянулись:
— Яри.
— Катя.
— Катя.
— Что ж, вот и познакомились. А теперь изложите ваше дело, но по возможности короче. Я тороплюсь.
Катя развернула один из пластиковых листов и положила на стол, бесцеремонно сдвинув блюдца.
— Дело вот в чем. Я — эмпарт.
— Простите, как? Эмпат?
— Нет, эмпарт. Это редкое умение, восприятие и сопереживание через искусство. Я рисую людей… ну, такими, как когда они не притворяются. Понимаете?
— Если честно, то не совсем. — Де Толль украдкой посмотрел на часы.
— Я так и думала. Вот, смотрите: я рисовала площадь, и вы попали в кадр. Узнаете?
Де Толль склонился над рисунком. Художница, несомненно, обладала талантом: выражения лиц, силуэты — все было схвачено весьма удачно.
— Ваша татуировка. Видите? У вас ведь есть татуировка планарного меча?
Владислав машинально натянул на запястье рукав пальто. Да нет, чушь. Сквозь ткань разглядеть татуировку мог разве что колдун. Или другой мастер меча.
— А вот женщина, которая к вам подошла. Та, светловолосая… Вы вместе вошли в здание вокзала.
— Женщина… Не пойму, к чему вы клоните.
Катя захлопала ресницами:
— Но у нее четыре руки! Видите?
— Мало ли. Пикассо к примеру женщинам уши на подбородке рисовал.
— Я не Пикассо, а эмпарт! И если у человека на моем рисунке четыре руки, значит, он асур.
— Точно! — подтвердил Яри. — Катька никогда не ошибается.
— Хорошо, хорошо, — инспектор развел руками. — Но что с того?
— Как что? — хором воскликнули подростки. — Она же шпион!
— Ее остановить надо, — добавил Яри. — А то она вокзал взорвет или гипновирус в интернет запустит, — и указал глазами на агитплакат над де Толлевым столиком.