— Что там, сынок? — глаза Мартина лучились доброжелательностью.
— Не скажу.
— Ну, и зря. Я ведь кого другого заставлю смотреть. Профессора, например. Или вон… подружку нашу.
Безопасник попал в больное место. О том, чтобы Василисе заглянуть в жуткую кхумару, не могло идти и речи.
— Это, — неуверенно начал Велька, — она чужие тайны показывает. Самые жуткие, о которых человек и сам не знает.
— Понятно. Видишь, как хорошо, а ты боялся. — И повернулся к археологам: — Что ж, продолжим наши танцы под Бельтайн. Федя, твоя очередь. Бери поднос, испытывай.
Федя угрюмо потянулся к изукрашенной рисованными колючками диковине.
— Тахирг взросления… — пробормотал безопасник. — Ну-ну.
Тахирг подействовал сразу, едва оказавшись в Фединых руках. Возникли мисочка с овсяными хлопьями и бутылка кефира. Пока Федя хлопал ресницами, кефир исчез, сменившись коньяком, а хлопья трансформировались в Пожарскую котлету с торчащей из нее костью. Но и котлету съесть не удалось: она расплылась подгорелой яичницей, потом собралась в горку жареной саранчи.
На лице археолога проступило блаженство. Веки прикрылись, с уголка губ потянулась паутинка слюны.
С гитарным звоном лопнули шовчики Фединых брюк. Чем чаще сменялись блюда на подносе, тем сильнее росло наслаждение на Федином лице, тем больше расползалась его талия.
— Что вы делаете, коллега! — Эксварья рванул поднос из Фединых рук. — Опомнитесь!
— Куды кильку рвешь, доцент аморальный?! А ну, положь!
— У тебя печень не выдержит, Федя!
— А мне дэ е в степени х, понял? Учи латынь, академик!..
Мартин отобрал у археологов поднос.
— Прекратить! Чревоугодничество — грех. Кстати, при чем здесь взросление?
— У прэта психологический возраст зависит от массы тела, — подсказал огонек.
— Так и запишем. Ваша очередь, проф.
Эксварья долго колебался, не зная, что выбрать. Наконец протянул руку к запечатанному термосу.
— Что это?
— Говорят, джин.
— Мартин, вы же знаете, я трезвенник. Увольте, прошу вас…
— Уволить я вас могу только на тот свет. Открывайте, профессор, не томите. Доминион ждет.
Эксварья поморщился и свинтил крышку термоса. Кусок сургуча с пятиконечным оттиском упал на землю. Из трещины полился густой чернильный дым.
Компанию заволокло вонючими облаками. Лицо безопасника побагровело. Он закашлялся так яростно и беззащитно, как может кашлять только некурящий человек.
Скоро дым поредел, и кашельная рапсодия сошла на безобидное поперхивание. Над опустевшим термосом левитировал старик в чалме, шароварах и грязно-изумрудной безрукавке.
— Джинн! — ахнули все.
— Джинн, джинн, — согласился пришелец. — Спасибо, что выпустили. Аллах бы шахид того, кто заточил меня в этот проклятый зиндан.
— Спасибо, что выпустили. Аллах бы шахид того, кто заточил меня в этот проклятый зиндан. — Он пнул термос, и тот разлетелся зеркальной пылью. — Какой нынче год?
— Три тысячи шестой, — подсказал Мартин.
— Это от хиджры господней? — Джина подергал себя за бороду. — Да где там… Сколько же я сижу, получается?
Археологи беспомощно переглянулись.
— Когда был Первый Хаджаллахский конфликт?.. Проксима в доме Цефеи, ах да… здесь эта астроблогия не фурычит…
— Позвольте, — вмешался Эксварья, — но, если вас заточили во времена первого Хаджаллахского, вы никак не могли оказаться здесь. Лувр к тому времени уже открыли.
— Папаша, — с грустью в голосе ответил джинн, — заточили меня на заре времен, но я в своем роде джинн всеведущий. А сейчас вычисляю, сколько желаний я вам задолжал. Быс-быс-быс-быс-быс… — Пальцы джина быстро задвигались. — Плутон за аморалку в две тысячи шестом… Козерог в доме Овна… Однако, — дух выдохнул удовлетворенно, — одно желание я вам должен. Ну, кому загадывать?
— Убей его!!!- Василиса ткнула пальцем в сторону безопасника.
Мартин отреагировал мгновенно. Чирикнул из шести глоток «Воробей», расплевываясь с джинном. Тот поймал очередь на лету, сломал ей хребет об колено, в узел завязал и на пол бросил. Бетон вздыбился жаркими фонтанчиками плазмы.
— Не могу, — с сожалением ответил джинн. — Проспорил одному ифриту, что не стану совершать злые поступки.
— А добрые? — поинтересовался Мартин с жадностью.
— Добрые — сколько угодно. — Джинн вгляделся в честное лицо домбезопасника и уточнил: — Но не твои. Тебе ж под добрые дела митральеза с бесконечным боезапасом нужна.
— Но-но! Без кликушества. — Безопасник задумался. — А знаешь… Сделай-ка, чтобы этого, — обвел рукой зал, — не было. Чтобы как раньше, а?.. Никаких прэта, никаких артефактов.
Джинн покачался в воздухе дымчатым вопросительным знаком.
— Соблазнительно… Но нет… не могу, — признался он. — Ты ведь побрякушки эти в доминион отвезешь. Они в хорошие руки попадут, людям помогут.
— Так мне ж других людей убить придется! Тебе не жалко?
— Мне не жалко? — удивился джинн. — Аллаха побойся, Мартин! У тебя совести как у ходового процессора на звезде смерти.
— Ну, тогда тут два артефакта занычились, может, испытаешь?
— С прилежанием и удовольствием.
Джинн сделал несколько пассов, и погремушка-ваджрахия перенеслась в джиннову руку.
— Абсолютная ваджрахия, значит… Помню, помню.
Он энергично встряхнул погремушку. Бытие оборвалось черной лентой, потом вернулось — обновленное и яркое, как помойка после весенней грозы.