Здравствуй, земля героев!

— Это хорошо, что сердце тебе подсказывает. Слушай его. Людей предать невозможно, пока сам себя не предал.

— Правда?!

— Истинная. Будешь искренним с собой — ни асур, ни бородав тебе не страшны.

— А почему асур?

— Майя — титанида асуров. Что, не знал?

Так случается иногда… Ты чего-то не хочешь видеть, отворачиваешься, а оно раз — и тут. «Это потому что ты трус», — прошептал злорадный голос, так похожий на Димкин.

В этот миг то ли заклятие западного лица спало, то ли его победило другое, более могущественное заклятие, но Тилль вспомнил себя. Вспомнил все, что с ним происходило в эти дни.

Как он мог не замечать! И речь у нее странная — потому что в уме все на универсальный переводит. И шрамы на боках… какая там катастрофа! Вторая пара рук это бывшая. И запах и «сувенирная» «паук-удавка»…

— Этот зверь — бородав, — продолжала Ефросинья. — Асуры его вместо няньки держат. Он запоминает все их детские шалости, а потом карает ослушников: кому руки-ноги откусывает, кому голову. Самых непослушных съедает, но, если те исправятся, — выплевывает. Не бойся: тебя он не тронет.

— Почему?

— Честным не нужны няньки и строгие воспитатели.

Они сами отвечают за себя.

Черная рука разжалась. В груди Тилля потянуло холодком. Бородав лениво прошлепал к пульту гипердоставки и потерся о него боком. На пластике остались ошметки слизи.

«Я сам отвечаю за себя, — мысленно повторил Тилль, обращаясь к бородаву. — У тебя нет власти надо мной. И у Майи нет».

Майя все так же сидела на камне, держа западное лицо.

— Ну, — поинтересовалась она, — добыл шкуру?

— Нет, — отвечал Тилль.

От этого «нет» Тиллю стало легче дышать. Словно шатающийся зуб хрустнул и вывалился, давая место другому зубу.

— Нет шкуры, головастик, — равнодушно сообщила Майя, — нет и сладких личинок ухорылки. Все просто в этом мире.

— А мне не нужна шкура. — Он подошел к асури. — Скажите честно: вы хотите убить этих ребят? И… и Таю?..

— Головастик пускает пузыри в донном иле. — Майя перевернулась на спину, подставляя лицо закатному солнцу. — Я скажу, и пусть росянка слижет мои кости, если совру. Есть такое слово «любовь», малыш. Понимаешь? Ради любви мне никого не жалко. Тебя в том числе.

— Я не пойду с вами!

— Ты сделаешь, как я прикажу. У тебя нет своей воли. Ты видел мое западное лицо и трижды согласился с ним.

«Вот сволочь!» — разозлился Тилль. Он стоял слишком близко к ней и чувствовал запах змеиной кожи. При воспоминании о вчерашней ночи его замутило.

В вырезе платья блеснула цепочка.

Дубликопия!

«Если ее порвать, — вспомнились Велькины слова, — это означает, что встреча отменяется. После этого от клейма труса мне в жизни не отмыться».

— Ну и пусть! — Тилль не заметил, как заговорил вслух. — Пусть!

Дубликопия брызнула, рассыпаясь звеньями цепи. Мальчишка отскочил, сжимая в кулаке бесполезный огрызок амулета.

— Стоять! — взвилась Майя.

— Я всем расскажу! Поняли? А Велька уже на вокзале! Вам его не поймать!

— Бессольная вода. — Майя скатилась к Раймону. — Автомат! Скорее, пес!

— Эй, сударыня! — Пират вцепился в свое оружие. — Полегче, повежливей… Мы тоже…

Титанида ударила его локтем в живот. Насундук сложился пополам, и Майя сорвала с его плеча ремень.

Огненный ливень оборвался, едва зацепив стену. Трещали, лопаясь, перегретые каменные плитки, сипело пламя, с трудом разгораясь в мокрой траве.

Насундук не зря составлял свой «реестрик». Зарядов в его автомате оставалось всего ничего, и вот они кончились.

— Ай-яй-яй, — покачала головой Майя. — Тебе, маленький человек, везет. Просто безобразно везет.

В траве что-то зашуршало. Асури отбросила бесполезное оружие и двинулась на звук.

— Но искусству храбрости, головастик, нельзя научиться. Оно дается с рождения и отрастает перед первой парой рук.

Прячущийся в траве Тилль отполз на несколько шагов. Залп накрыл его так внезапно, что он даже не успел испугаться. Он осторожно присел и пошарил в траве. Пальцы сомкнулись на теплой шершавой грани ракушечника.

Пальцы сомкнулись на теплой шершавой грани ракушечника.

Впервые за последние дни мальчишка улыбнулся.

В жизни каждого асура случаются дни, когда все идет не так. Мудрецы называют их днями Непу-рухо. И если ошибиться, наделать глупостей, Непу-рухо может стоить крови.

Крадучись, титанида пошла к зарослям бурьяна. Камень вылетел из травы прямо ей в лоб. Майя уклонилась, не сбавляя шага.

— Есть отчаяние крысы, оказавшейся на пути богомола. Есть безрассудство палочника, притворяющегося тростинкой под самым клювом воробья…

Еще один камень свистнул над ее плечом.

— Ты мне не нужен, головастик. Ты выдал себя и выдал место, где находится мой враг. Что молчишь? Пусть твои кости будут чисты от киновари — ведь ты больше не мой раб.

Майя присела на корточки и осторожно отодвинула пряди травы.

Тилля нигде не было видно.

У забора темнела куча земли, прикрывающая свежий подкоп. В ней, повиливая коротким хвостиком, возился бородав. Вот он поднял измазанную в глине морду и уставился на асури тремя парами голодных маленьких глазок.

Титанида попятилась.

В этот миг она прикоснулась к своему детству.

«Ты плохая девочка, — говорил взгляд бородава. — Ведешь себя безобразно: не делишься с братьями и сестрами личинками ухорылки, обижаешь маленьких, дерзишь родителям. За это я откушу тебе руку».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135