— Это хорошо, что сердце тебе подсказывает. Слушай его. Людей предать невозможно, пока сам себя не предал.
— Правда?!
— Истинная. Будешь искренним с собой — ни асур, ни бородав тебе не страшны.
— А почему асур?
— Майя — титанида асуров. Что, не знал?
Так случается иногда… Ты чего-то не хочешь видеть, отворачиваешься, а оно раз — и тут. «Это потому что ты трус», — прошептал злорадный голос, так похожий на Димкин.
В этот миг то ли заклятие западного лица спало, то ли его победило другое, более могущественное заклятие, но Тилль вспомнил себя. Вспомнил все, что с ним происходило в эти дни.
Как он мог не замечать! И речь у нее странная — потому что в уме все на универсальный переводит. И шрамы на боках… какая там катастрофа! Вторая пара рук это бывшая. И запах и «сувенирная» «паук-удавка»…
— Этот зверь — бородав, — продолжала Ефросинья. — Асуры его вместо няньки держат. Он запоминает все их детские шалости, а потом карает ослушников: кому руки-ноги откусывает, кому голову. Самых непослушных съедает, но, если те исправятся, — выплевывает. Не бойся: тебя он не тронет.
— Почему?
— Честным не нужны няньки и строгие воспитатели.
Они сами отвечают за себя.
Черная рука разжалась. В груди Тилля потянуло холодком. Бородав лениво прошлепал к пульту гипердоставки и потерся о него боком. На пластике остались ошметки слизи.
«Я сам отвечаю за себя, — мысленно повторил Тилль, обращаясь к бородаву. — У тебя нет власти надо мной. И у Майи нет».
Майя все так же сидела на камне, держа западное лицо.
— Ну, — поинтересовалась она, — добыл шкуру?
— Нет, — отвечал Тилль.
От этого «нет» Тиллю стало легче дышать. Словно шатающийся зуб хрустнул и вывалился, давая место другому зубу.
— Нет шкуры, головастик, — равнодушно сообщила Майя, — нет и сладких личинок ухорылки. Все просто в этом мире.
— А мне не нужна шкура. — Он подошел к асури. — Скажите честно: вы хотите убить этих ребят? И… и Таю?..
— Головастик пускает пузыри в донном иле. — Майя перевернулась на спину, подставляя лицо закатному солнцу. — Я скажу, и пусть росянка слижет мои кости, если совру. Есть такое слово «любовь», малыш. Понимаешь? Ради любви мне никого не жалко. Тебя в том числе.
— Я не пойду с вами!
— Ты сделаешь, как я прикажу. У тебя нет своей воли. Ты видел мое западное лицо и трижды согласился с ним.
«Вот сволочь!» — разозлился Тилль. Он стоял слишком близко к ней и чувствовал запах змеиной кожи. При воспоминании о вчерашней ночи его замутило.
В вырезе платья блеснула цепочка.
Дубликопия!
«Если ее порвать, — вспомнились Велькины слова, — это означает, что встреча отменяется. После этого от клейма труса мне в жизни не отмыться».
— Ну и пусть! — Тилль не заметил, как заговорил вслух. — Пусть!
Дубликопия брызнула, рассыпаясь звеньями цепи. Мальчишка отскочил, сжимая в кулаке бесполезный огрызок амулета.
— Стоять! — взвилась Майя.
— Я всем расскажу! Поняли? А Велька уже на вокзале! Вам его не поймать!
— Бессольная вода. — Майя скатилась к Раймону. — Автомат! Скорее, пес!
— Эй, сударыня! — Пират вцепился в свое оружие. — Полегче, повежливей… Мы тоже…
Титанида ударила его локтем в живот. Насундук сложился пополам, и Майя сорвала с его плеча ремень.
Огненный ливень оборвался, едва зацепив стену. Трещали, лопаясь, перегретые каменные плитки, сипело пламя, с трудом разгораясь в мокрой траве.
Насундук не зря составлял свой «реестрик». Зарядов в его автомате оставалось всего ничего, и вот они кончились.
— Ай-яй-яй, — покачала головой Майя. — Тебе, маленький человек, везет. Просто безобразно везет.
В траве что-то зашуршало. Асури отбросила бесполезное оружие и двинулась на звук.
— Но искусству храбрости, головастик, нельзя научиться. Оно дается с рождения и отрастает перед первой парой рук.
Прячущийся в траве Тилль отполз на несколько шагов. Залп накрыл его так внезапно, что он даже не успел испугаться. Он осторожно присел и пошарил в траве. Пальцы сомкнулись на теплой шершавой грани ракушечника.
Пальцы сомкнулись на теплой шершавой грани ракушечника.
Впервые за последние дни мальчишка улыбнулся.
В жизни каждого асура случаются дни, когда все идет не так. Мудрецы называют их днями Непу-рухо. И если ошибиться, наделать глупостей, Непу-рухо может стоить крови.
Крадучись, титанида пошла к зарослям бурьяна. Камень вылетел из травы прямо ей в лоб. Майя уклонилась, не сбавляя шага.
— Есть отчаяние крысы, оказавшейся на пути богомола. Есть безрассудство палочника, притворяющегося тростинкой под самым клювом воробья…
Еще один камень свистнул над ее плечом.
— Ты мне не нужен, головастик. Ты выдал себя и выдал место, где находится мой враг. Что молчишь? Пусть твои кости будут чисты от киновари — ведь ты больше не мой раб.
Майя присела на корточки и осторожно отодвинула пряди травы.
Тилля нигде не было видно.
У забора темнела куча земли, прикрывающая свежий подкоп. В ней, повиливая коротким хвостиком, возился бородав. Вот он поднял измазанную в глине морду и уставился на асури тремя парами голодных маленьких глазок.
Титанида попятилась.
В этот миг она прикоснулась к своему детству.
«Ты плохая девочка, — говорил взгляд бородава. — Ведешь себя безобразно: не делишься с братьями и сестрами личинками ухорылки, обижаешь маленьких, дерзишь родителям. За это я откушу тебе руку».