— Кто их туда посадил, тот и кормит, словно сторожевых псов, — пояснил Ингьяльд.
— Мясо им скидывают. Вон кости на дне белеют. Бараньи, по?моему…
— А как же тут его воины проезжают? Те же дозорные, которых мы позавчера перебили?
Ивар усмехнулся — Нерейд верен себе. Поджилки трясутся от страха, но лезет с вопросами. Похоже, что любопытство Болтуна не погаснет даже в ледяной бездне Хель.
— Амулеты с собой возят, тем же колдуном зачарованные, — Ингьяльд виновато вздохнул, почесал голову. — Помните, у них на шее еще такие штуки болтались, вроде больших монет? Я еще думал, зачем они! Надо было взять…
— Может, вернемся? — предложил Скафти с надеждой в голосе.
— Поздно, — мрачно сказал Ивар. — Те трупы давно растерзали стервятники. Да и кто знает, подействуют ли те амулеты? Лучше надеяться на свой меч и силу рук, а не на чужое колдовство.
— Это точно, — уныло согласился Лычко.
— Тогда вперед! — Ивар улыбнулся как можно мужественнее. — Держаться вместе. Клянусь Гунгниром, мы порубим этих тварей в фарш!
Завидев спускающихся по склону люден, нелетающие драконы зашипели, разинув зубастые пасти, нетерпеливо кинулись навстречу.
— Как они нам рады, — дрожащим голосом сказал Скафти, покрепче перехватывая секиру.
— Как конь — плетке, — добавил Нерейд.
— Держаться вместе!
Ивар поднял щит.
— Стреляйте!
Стрела коротко свистнула, ударила в чешуйчатую грудь и отскочила, оставив небольшую царапину.
— Уды Перуна! — выругался Лычко, отбрасывая лук. Первая тварь врезалась в людей, словно каменное ядро из катапульты в частокол. Ивар успел ударить, лезвие слегка рассекло гибкую шею, запузырилась черная кровь, и тут же что?то садануло в бок, отшвырнуло. Покатился по камням, больно стукнулся затылком. Когда вскочил, в голове плескался звон, точно внутри черепа кто?то отчаянно лупил по медным тарелкам.
Самый шустрый зверь уже неподвижно распластался на камнях, голова его была расплющена ударом чудовищной силы. На груди Кари, повергнувшего монстра, зияли глубокие раны, из которых сочилась кровь.
Лычко попытался достать мечом второе чудовище, но клинок лишь впустую рассек воздух, а громадные челюсти ухватили щит русича, смяли его, точно он был склеен из тонкой фольги.
Скафти часто и мощно рубил секирой, словно колол дрова, но тяжелое, острое лезвие отскакивало от прочной чешуи. Зверь раздраженно рыкнул, отмахнулся лапой, и молодой викинг отлетел в сторону.
Ивар бросился вперед, стремясь закрыть брешь, возникшую в боевом порядке. Его пошатывало, в голове царил туман, но меч он сжимал крепко. Не успел конунг делать и пару шагов, как третье чудовище, широко разинув пасть, вклинилось в строй дружинников. От страшного удара с головы Эйрика слетел шлем, и когтистая лапа располосовала ему грудь, как будто на нем вовсе не было кольчуги.
— Нет! — отчаянно крикнул Ивар и вложил в рывок все силы, которые обнаружились в измученном теле. — Клинок туманно сверкнул и перерубил толстую змеиную шею с такой легкостью, словно она была слеплена из масла.
Черная кровь, шипя, потекла по земле, распространился густой смрад. Тяжелое тело упало, когти заскребли по камням, высекая искры, хвост в прощальной судороге замолотил по сторонам.
Где?то за спиной слышались крики, надсадное дыхание, гневный рев — дружинники отчаянно сражались, пытаясь завалить третьего монстра. Но Ивар, не обращая внимания на схватку, опустился на колени перед Эйриком по прозвищу Две Марки.
Перед тем человеком, который когда?то учил держать меч неумелого молодого викинга, прозванного впоследствии Ловкачом.
— Ну… что… все? — прохрипел Эйрик. Глаза его, синие, как горное небо, были открыты, в них не было боли, страха, лишь отражалось странное облегчение.
— Ну… что… все? — прохрипел Эйрик. Глаза его, синие, как горное небо, были открыты, в них не было боли, страха, лишь отражалось странное облегчение. Сквозь рану на груди виднелось разорванное легкое, которое пузырилось розовой пеной.
— Все, — сказал Ивар, сглатывая ком в горле.
— Хорошо… — Две Марки закашлялся, изо рта хлынула кровь. — В бою… погиб… не от старости.
Он дернулся, выгнулся дугой, глаза остекленели.
Ивар опустил голову. В ушах едва слышно звучала грозная и пронзительная песнь, которую поют златовласые дочери Одина, унося в его чертоги очередного павшего на поле боя героя…
— Он был достойным воином, — сказал подошедший сзади Ингьяльд, — Я обязательно сложу о нем поминальную вису! Самую лучшую, которую только смогу!..
— Я плохо знал его до этого похода, — проговорил Лычко, — и теперь жалею об этом…
— Да что там говорить, — вздохнул Кари, — Эйрик был нам всем словно отец.
Ивар поднял голову, встал. Лицо его было неподвижным, будто высеченная из камня маска.
— Остальные живы? — спросил он.
— Да вроде, — ответил Лычко, оглядываясь. На ногах держались все — мелкие раны и ушибы не в счет. Две зубастые твари лежали мертвые, третья, которой отрубили лапы и перебили хребет, дергалась и шипела, тщетно пытаясь уползти.
— Тогда ищите яму для могилы. — Горе жгло сердце, точно его положили в костер, но Ивару удавалось сохранять голос ровным. Не к лицу конунгу выказывать свои чувства, какими бы сильными они ни были, — Чтобы вырыть ее среди этих камней, у нас нет заступов и времени…