«Вот видите, я же вам говорила, генерал! Все
яйца разбили». И он, неудовлетворенный, сдерживая злобу, вызванную еще одной
любовью без любви, сказал ей: «Сосчитай и запиши сколько. Я вычту их
стоимость из твоего жалованья». И ушел. Часы показывали десять. Он зашел на
ферму, осмотрел десны у всех своих коров. Проходя мимо строения, где жили
его наложницы, увидел в окно распростертую на полу роженицу — повитуха
держала в руках только что родившегося ребенка. «Родился мальчик, мой
генерал! Как мы его назовем?» — «Как хотите!» — отвечал он. На часах было
одиннадцать. Он, как обычно, пересчитал караульных, проверил запоры, накинул
платки на птичьи клетки и повсюду погасил свет. Близилась полночь. Страна
была спокойна, мир спал. В потемках он направился в свою спальню, прошел по
коридорам, озаряемый мгновенными рассветами, которые творил вертящийся маяк.
Добравшись до спальни, он повесил у дверей лампу, предназначенную на случай
возможного бегства, закрылся на три замка, на три щеколды, накинул на дверь
три цепочки и, усевшись на портативный стульчак, принялся нянчить своего
безжалостного ребенка, свою чудовищную килу, пока злое дитя не уснуло на
ладони, пока не утихла боль. Но она тут же вернулась, пронзила его молнией
внезапного страха — в тот миг, когда в окно ворвался ветер, донесшийся сюда
из дальней пустыни, где добывают селитру, ветер, который, как песчинками,
наполнил спальню бесчисленными поющими голосами. Исторгнутая из сердца
бредущей по мрачной пустыне толпы детей, песня спрашивала о рыцаре, ушедшем
на войну: «Где рыцарь? Где он? О, горе, горе… Поднимись на башню, чтобы
увидеть его возвращение, и ты увидишь, что он уже вернулся — в обитом
бархатом гробу! О, скорбь, о, горе!» Хор далеких голосов можно было принять
за голоса звезд, можно было уснуть, уверив себя, что это поют звезды, но он
вскочил в ярости и заорал: «Хватит, черт подери! Или они, или я!» Конечно
же, выбор был в пользу себя. Еще до рассвета он отдал приказ посадить детей
на баржу с цементом и с песнями отправить за черту наших территориальных
вод, где баржа была подорвана зарядом динамита, и дети, не успев ничего
понять, камнем пошли на дно. Когда трое офицеров предстали перед ним и
доложили о выполнении приказа, он сперва повысил их в звании сразу на два
чина и наградил медалью за верную службу, а затем приказал расстрелять, как
обыкновенных уголовников. «Потому что существуют приказы, которые можно
отдавать, но выполнять их преступно, черт подери, бедные дети!»
Подобные суровые испытания лишний раз утверждали его в давней
убежденности, что самый опасный враг находится внутри режима, облеченный
полным доверием, проникший в самое сердце главы государства; лишний раз
убеждался он в том, что самые преданные, казалось бы, люди, те, кого он
когда-то возвеличил и кто поэтому должен быть его опорой, рано или поздно
пытались презреть кормящую их руку, — он сваливал их одним ударом лапы, а
на их места вытаскивал из небытия других, выдвигая их на высокие посты,
присваивая им воинские звания по наитию, мановением пальца: «Ты — капитан,
ты — майор, ты — полковник, ты — генерал, а все остальные — лейтенанты!
Какого вам еще надо?» Поначалу он наблюдал, как они жиреют, как раздаются в
своих мундирах до того, что те лопаются по швам, а затем терял их из виду,
полагая, что они служат верно, и лишь такая неожиданность, как эта история с
двумя тысячами детей, позволила ему обнаружить, что его подвел не один
человек, а подвело все командование вооруженных сил.
«Потому что существуют приказы, которые можно
отдавать, но выполнять их преступно, черт подери, бедные дети!»
Подобные суровые испытания лишний раз утверждали его в давней
убежденности, что самый опасный враг находится внутри режима, облеченный
полным доверием, проникший в самое сердце главы государства; лишний раз
убеждался он в том, что самые преданные, казалось бы, люди, те, кого он
когда-то возвеличил и кто поэтому должен быть его опорой, рано или поздно
пытались презреть кормящую их руку, — он сваливал их одним ударом лапы, а
на их места вытаскивал из небытия других, выдвигая их на высокие посты,
присваивая им воинские звания по наитию, мановением пальца: «Ты — капитан,
ты — майор, ты — полковник, ты — генерал, а все остальные — лейтенанты!
Какого вам еще надо?» Поначалу он наблюдал, как они жиреют, как раздаются в
своих мундирах до того, что те лопаются по швам, а затем терял их из виду,
полагая, что они служат верно, и лишь такая неожиданность, как эта история с
двумя тысячами детей, позволила ему обнаружить, что его подвел не один
человек, а подвело все командование вооруженных сил. «Только и знают что
требовать увеличения расходов молока а в час испытания способны лишь
наложить со страху в миску из которой только что жрали а ведь я вас всех
породил сотворил из своего ребра добился для вас и хлеба и почета!» Это было
так, но он не знал ни минуты покоя, вынужденный то и дело угождать им,
считаться с их претензиями и амбициями. Самых опасных он держал рядом, дабы
легче было следить за ними, других отправлял служить в пограничные
гарнизоны, но это не избавляло его от сомнений. В свое время именно ради
них, ради своих офицеров, согласился он на высадку морской пехоты гринго, а
вовсе не ради совместной борьбы с желтой лихорадкой, как заявил в
официальном коммюнике посол Томпсон, и вовсе не потому, что якобы боялся
народного гнева, как утверждали политические изгнанники. «Я хотел чтобы
наших офицеров научили быть порядочными людьми мать! Они и обучались а что
из этого вышло? Их научили носить туфли пользоваться туалетной бумагой и
презервативами и вся наука а мне подсказали как нужно создавать трения между
различными группировками военных отвлекая их тем самым от соперничества со
мной гринго придумали для меня управление национальной безопасности
генеральное агентство расследований национальный департамент общественного
порядка и столько всяких других фиговин что я и не помню всех их названий!»
Собственно, это были разные ипостаси одной и той же службы национальной
безопасности, но ему выгодно было изображать дело таким образом, будто это
разные органы, разные службы, что давало ему возможность лавировать в бурные
времена, внушая людям из нацбезопасности, что за ними следят чины из
генерального агентства расследований, а за теми и другими следит департамент
общественного порядка.