«Что случилось, мой генерал?»
И тут прогремели пять выстрелов, пять синих вспышек озарили сад — это
прокаженный выпустил себе в живот всю обойму, не желая попасть живым в руки
президентской гвардии, к ее заплечных дел мастерам. А он, переступив через
скрюченное в луже крови тело прокаженного, перекрывая своей глоткой крики
переполошенных обитателей дворца, приказал, чтобы мертвое тело четвертовали,
превратили его в вяленое мясо, чтобы голову засолили и выставили всем в
назидание на площади де Армас, чтобы правую ногу выставили на восточной
оконечности Санта-Мария-дель-Алтарь, а левую — на западе, в пустыне, где
добывают селитру, чтобы одну руку показывали жителям плоскогорья, а другую
— жителям лесных районов, чтобы куски туловища, зажаренные на свином сале,
торчали на солнцепеке, на семи ветрах, на всех горемычных широтах этого
грязного борделя, дабы никто не остался в неведении относительно того, как
кончает тот, кто поднимает руку на своего отца. Отдав этот приказ, он, еще
зеленый от ярости, полез в розовые кусты — смотреть, как охрана вылавливает
прокаженных, накалывая их на штыки, точно насекомых. «Откройте свое лицо,
бандиты!» Во дворце, подымаясь по лестнице, он пинками будил паралитиков,
желая знать, известно ли им, кто произвел их на свет, кто оплодотворил их
матерей: «Знаете вы это, сукины дети?!» Он шел по коридорам с криком: «Прочь
с дороги, черт подери, идет Власть!» — шел в окружении перепуганных
чиновников и невозмутимых подхалимов, называвших его бессмертным, шел,
оставляя за собой, словно поток лавы, свое раскаленное пыхтение, быстрой
молнией промелькнул через зал заседаний государственного совета и скрылся в
своей спальне, заперся на три замка, три щеколды, три цепочки и кончиками
пальцев снял с себя замаранные штаны. И с той минуты снова он не знал ни
минуты покоя, вынюхивая, кто из его приближенных вложил оружие в руку
прокаженного, задаваясь вопросом: кто этот тайный враг? Он чувствовал, что
враг этот где-то рядом, совсем рядом, что это кто-то настолько близкий, что
знает даже, где находятся тайники, в которых спрятаны банки с медом, кто-то,
чьи глаза подглядывают из каждой замочной скважины, чьи уши спрятаны во всех
стенах, кого можно встретить во дворце в любое время и в любом месте. —
«Как мои собственные портреты, черт подери!» Враг был вездесущ, его
присутствие ощущалось в дуновении январских пассатов, он таился в жасминном
дурмане жарких ночей, он был кошмаром бессонницы, шаркал в потемках ногами
незримого жуткого привидения по самым потаенным уголкам дворца, пока однажды
не материализовался во время вечерней партии в домино. Это его рука,
помедлив, завершила партию, выложив костяшку дубль-пять, и внутренний голос
подсказал его партнеру, что эта рука и есть рука предателя. «Это он, черт
подери, он!» Партнер справился с замешательством, поднял глаза и в ярком
свете подвешенной над центром стола лампы встретил взгляд красивых,
выразительных глаз своего закадычного друга, верного своего генерала Родриго
де Агилара.
«Это он, черт
подери, он!» Партнер справился с замешательством, поднял глаза и в ярком
свете подвешенной над центром стола лампы встретил взгляд красивых,
выразительных глаз своего закадычного друга, верного своего генерала Родриго
де Агилара. «Это невозможно, — думал он, — ведь Родриго де Агилар — моя
правая рука, мы связаны священными узами дружбы, он помогал мне во всем». Но
от истины уже невозможно было скрыться, он вдруг увидел многое в ином свете,
увидел вдруг все коварные хитросплетения, при помощи которых от него
скрывали правду, в которых запутывали его, как в сетях, на протяжении
стольких лет! На протяжении стольких лет он не знал, что его дорогой друг,
родной, в сущности, человек находится на службе у политических пролаз,
удачливых политиканов! Но разве не он сам в интересах собственной выгоды
вытащил этих политиканов из самых захолустных дыр, разве не он сам возвысил
их и озолотил после войны за Федерацию, предоставил им неслыханные
привилегии? Он допустил, что они, опираясь на него же, достигли таких вершин
власти и богатства, которые и не снились аристократии, сметенной с лица
земли необоримым ветром либерального движения. «Им захотелось большего черт
подери они позарились на место Божьего избранника на мое место выкидыши и
решили использовать того кто полностью вошел в доверие того кто был ближе
всех кто приносил мне бумаги на подпись!» Никто другой не мог приносить ему
бумаги на подпись — только генерал Родриго де Агилар, ибо Родриго де Агилар
формулировал все его указы, все издаваемые им законы, формулировал сперва
устно, а затем, после внесения высочайших поправок, письменно, после чего и
приносил их ему на подпись, а он прикладывал к ним свой большой палец, что и
было его подписью, и скреплял эту подпись государственной печатью, —
перстень с печаткой хранился тогда в сейфе, шифр которого знал лишь он. «Все
в лучшем виде, дружище, — говорил он, возвращая Родриго де Агилару
подписанные бумаги, и шутил: — Теперь у вас есть с чем ходить в сортир». И
вот, пользуясь безграничным доверием, генерал Родриго де Агилар сумел
установить свою собственную систему власти, создать свое собственное
государство в государстве, весьма обширное и приносящее ему немалые доходы.
«Но ему было мало и он исподтишка готовил мятеж казарм Конде а помогал ему в
этом его дружок его учитель фехтования посол Нортон с которым они вместе
шлялись к голландским проституткам именно этот Нортон контрабандой доставил
мятежникам боеприпасы в бочках из-под норвежской селедки пользуясь правилом
освобождающим дипломатов от таможенного досмотра и уплаты пошлины а за
партией домино курил мне фимиам и уверял что не знает правительства более
лояльного более дружественного и справедливого чем мое! Это они вложили
револьвер в руку лжепрокаженного и дали ему пятьдесят тысяч песо
предварительно отрезав от каждой купюры половину эти половинки купюр были
найдены при обыске в доме покушавшегося и выяснилось что вторые половинки
должен был вручить убийце после моей смерти мой дорогой друг генерал Родриго
де Агилар ты только подумай мать разве не горько узнавать такое! Когда
покушение сорвалось они не успокоились и стали думать как меня убрать без
пролития крови и додумались до того что генерал Родриго де Агилар стал
собирать свидетельские показания о том, что я не сплю по ночам и
разговариваю с вазами разговариваю в потемках с портретами героев и
архиепископов что я ставлю градусники коровам и заставляю их жевать
жаропонижающие таблетки что я велел построить усыпальницу Великому Адмиралу
который мол существует только в моем больном воображении в то время как я
собственными глазами видел три каравеллы ставшие на якорь под моим окном!
Они собирали доказательства того что я растратил государственные средства на
приобретение в огромном количестве всяческих мудреных механизмов и аппаратов
что я пытался склонить астрономов нарушить законы солнечной системы лишь бы
расположить к себе королеву красоты которая мол тоже привиделась мне в бреду
что я охваченный старческим безумием приказал погрузить две тысячи детей на
баржу с цементом и пустить эту баржу на дно в открытом море ты представляешь
что это за мерзавцы мать что за сукины сыны!» Между тем, собрав необходимые
доказательства, генерал Родриго де Агилар вступил в сговор со штабом
президентской гвардии, со всеми его офицерами, и было решено, что президент
должен быть помещен в приют для выдающихся старцев, в этот расположенный на
скале дом призрения, где обитают бывшие диктаторы, и было решено осуществить
это в полночь первого марта сего года, низложить президента во время
традиционной ежегодной вечери в честь Святого Ангела Хранителя — патрона
телохранителей.