Только один из вас дело говорит — министр
здравоохранения, мой земляк. Ну, какого вам еще надо? Разойдись, кончилась
катавасия!» Затем он обсуждал государственные дела со своими личными
помощниками во время обеда, расхаживая взад-вперед с тарелкой в одной руке и
с ложкой в другой, а многие вопросы он решал и совсем уж на ходу, подымаясь
по лестнице, даже не решал, а просто ворчал: «Делайте что хотите, все равно
я здесь хозяин». Он перестал интересоваться, любят его или не любят. —
«Фигня все это», — и стал появляться на всяких общественных церемониях,
самолично перерезал ленточки, открывая то-то и то-то, выставлял себя напоказ
в полный рост, рискуя собою так, как не отваживался рисковать даже в более
безмятежные времена: «Ни фига, обойдется!» А все остальное время он проводил
за бесконечными партиями в домино со своим дорогим другом, генералом Родриго
де Агиларом, и с министром здравоохранения, дорогим земляком. Лишь эти двое
были приближены к нему настолько, чтобы осмелиться просить об освобождении
какого-либо узника или о помиловании приговоренного к смертной казни, лишь
эти двое могли решиться попросить его, чтобы он дал аудиенцию королеве
красоты Мануэле Санчес.
Это было удивительное дитя простонародья, дивный цветок, возросший
посреди того моря нищеты, которое мы называли Кварталом Собачьих Драк,
потому что собаки, обитающие в этом квартале, грызлись денно и нощно, не
зная ни минуты роздыха, ни одного дня перемирия; то был район, куда не
отваживались соваться патрули национальной гвардии, потому что стоило им там
появиться, как их раздевали донага, а их машины разбирали на запчасти в
мгновение ока; стоило заблудиться в этом квартале вполне справному ослику, и
он выбирался из него в виде мешка с костями, столь запутан был лабиринт улиц
Квартала Собачьих Драк, этого логова смерти, где исчезали похищенные сынки
богачей: «Там их убивали и зажаривали, мой генерал, продавали их на рынке в
виде жареных колбасок, представьте себе!» Но именно там родилась и выросла,
там жила Мануэла Санчес, роковая Мануэла Санчес, календула мусорной свалки:
«Красота этой девушки потрясла всю страну, мой генерал!» Он был
заинтригован, настолько заинтригован, что сказал: «Коли она и впрямь такая
необыкновенная красавица, то я готов не только принять ее, но и станцевать с
нею тур вальса. Фиг с ним, пусть об этом напишут в газетах, — такие штуки
очень нравятся простым людям».
Однако вечером, после аудиенции с Мануэлей Санчес, начиная очередную
партию в домино, он с явным разочарованием сказал генералу Родригоде
Агилару, что эта хваленая королева бедняков не достойна даже одного тура
вальса с ним, что это такая же заурядная девица, как сотни других Мануэл
Санчес, живущих в Квартале Собачьих Драк: «Это платье нимфы с муслиновыми
воланами, эта позолоченная корона с фальшивыми камнями, эта розочка в руке,
этот страх перед маменькой, трясущейся над своей дочерью так, как будто та
сделана из чистого золота! Но фиг с ней, я удовлетворил ее просьбы, их было
всего лишь две: провести водопровод и электричество в Квартал Собачьих Драк.
Фиг с ним, пусть об этом напишут в газетах, — такие штуки
очень нравятся простым людям».
Однако вечером, после аудиенции с Мануэлей Санчес, начиная очередную
партию в домино, он с явным разочарованием сказал генералу Родригоде
Агилару, что эта хваленая королева бедняков не достойна даже одного тура
вальса с ним, что это такая же заурядная девица, как сотни других Мануэл
Санчес, живущих в Квартале Собачьих Драк: «Это платье нимфы с муслиновыми
воланами, эта позолоченная корона с фальшивыми камнями, эта розочка в руке,
этот страх перед маменькой, трясущейся над своей дочерью так, как будто та
сделана из чистого золота! Но фиг с ней, я удовлетворил ее просьбы, их было
всего лишь две: провести водопровод и электричество в Квартал Собачьих Драк.
Однако я предупредил ее, чтобы она больше ко мне не лезла со своими
просьбами, — терпеть не могу попрошаек и разговаривать не хочу со всякой
рванью, какого им надо?» И тут он встал, не закончив партии, и ушел, хлопнув
дверью, а когда пробило восемь, он появился на ферме и задал корм коровам,
велел отнести во дворец сухие коровьи лепехи, затем отправился ужинать и,
расхаживая, по своему обыкновению, с тарелкой в руке, поедая на ходу жаркое
с фасолью, рисом и салатом из листьев платана, проверил, все ли в порядке во
дворце, пересчитал всех караульных, все посты, начиная от поста у дворцовых
ворот и кончая постом у дверей своей спальни, убедился, что их, как и
положено, четырнадцать, затем проверил, на месте ли остальная личная охрана,
и убедился, что она на месте: режется в домино в первом дворцовом патио;
затем он удостоверился, что все прокаженные улеглись спать под кустами роз,
что спят все паралитики, разлегшись на лестницах, и когда пробило девять, он
оставил свою тарелку с ужином на подоконнике первого попавшегося открытого
окна, а сам нырнул в густую смрадную тьму и очутился в бараке своих
любовниц, возле кровати, на которой спали сразу три женщины вместе со своими
недоносками; он забрался в эту кучу тел, в это дурно пахнущее месиво плоти,
отодвинул в сторону две мешавшие ему головы и три пары ног и овладел одной
из женщин, даже не видя ее лица, а она даже не проснулась, и никто не
проснулся на этой кровати, лишь с соседней кровати послышался сонный женский
голос: «Не сопите так, мой генерал, а то детей напугаете». Затем он вернулся
во дворец, проверил шпингалеты всех двадцати трех окон, зажег в коридоре,
чтобы выкурить москитов, сухие коровьи лепехи, — он поджигал их, двигаясь
от вестибюля в сторону жилых комнат, с интервалом в пять метров лепеха от
лепехи, и, вдыхая их дым, вспоминал невообразимо далекое голоштанное
детство, но разве это было его детство? Ведь оно вспоминалось на миг, когда
он вдыхал навозный дым, но через минуту он уже ничего не помнил… Затем он
двигался в обратном направлении, в сторону вестибюля, гася свет во всех
комнатах, накрывая лоскутом материи птичьи клетки и считая, сколько их:
«Должно быть сорок восемь». Их и было сорок восемь, но на этом он не
успокоился, снова обошел весь дворец с лампой в руке, четырнадцать раз
увидел в четырнадцати зеркалах свое изображение — четырнадцать одинаковых
генералов, несущих в руке зажженную лампу.