«До меня с трудом доходило, что этот проржавевший
насквозь старик и есть идол моей юности, живое воплощение моих светлых
идеалов!» Наконец юноша подошел к столу и представился звучным и четким
голосом человека действия, и он пожал ему руку своей сладострастной, хотя и
вялой рукой, рукой епископа, и с удивлением стал слушать взволнованную речь
молодого чужеземца, который рисовал перед ним волшебные картины всеобщего
счастья и просил политической поддержки и оружия для того, чтобы в
беспощадной войне раз и навсегда свергнуть все консерваторские режимы от
Аляски до Патагонин; он был тронут пылом молодого человека и спросил у него:
«Зачем ты лезешь в это дело, черт подери? Во имя чего ты хочешь умереть?» —
на что молодой чужеземец без запинки отвечал: «Во славу своего отечества,
ваше превосходительство! Во имя родины! Умереть за нее — высшее счастье!» И
он, жалея молодого человека и улыбаясь ему грустной улыбкой, сказал: «Не
будь дураком, парень, жизнь — это и есть родина!» И, разжав левый кулак, он
показал молодому человеку лежащий на ладони стеклянный шарик: «Вот эта вещь,
видишь? Она либо есть, либо ее нет, и только тот обладает ею, у кого она
есть, парень! Так обстоит дело и с жизнью, и с родиной!» Он говорил это,
выпроваживая его из кабинета, похлопывая его ладонью по спине — так и
выпроводил, не пообещав ничего, даже самой малости, и сказал своему
адъютанту, который закрыл за молодым человеком дверь: «Этого парня не
трогать, понятно? И даже не следить за ним, не тратить напрасно время — он
не опасен и ни на что не способен. Просто у него, как у молодого петуха, жар
в перьях». В подобном смысле он высказался годы спустя, после того как
прошел циклон, в связи с чем была объявлена амнистия политическим
заключенным, а изгнанникам было разрешено вернуться на родину — всем, кроме
интеллектуалов, разумеется: «Этим я никогда не разрешу вернуться, у них
постоянный жар в перьях, как у породистых петухов, когда они оперяются. Они
ни к чему не пригодны, даже если годятся на что-нибудь, они хуже политиков,
хуже попов, уверяю вас. А остальные пусть возвращаются, все, без различия
цвета кожи, дело восстановления страны должно сплотить всех!» Власть
по-прежнему целиком и полностью была у него в руках, вооруженные силы
поддерживали его безоговорочно, особенно после того, как он распределил
среди верховного командования партии продовольствия и медикаментов, а также
средства из фондов социального обеспечения, — все, что поступило из-за
рубежа в порядке помощи потерпевшим от стихийного бедствия; его министры
были ему послушны, как никогда, потому что вместе с семьями проводили
воскресные дни на пляжах в развернутых там полевых госпиталях Красного
Креста, потому что, скажем, министерство внешней торговли продавало
министерству здравоохранения даром полученную из-за рубежа кровяную плазму и
тонны порошкового молока, а министерство здравоохранения перепродавало все
это больницам для бедных, офицеры генерального штаба удовлетворяли свое
честолюбие подрядами на общественное строительство в рамках программы
восстановления, осуществляемой на средства чрезвычайного займа, который был
предоставлен послом Уорреном в обмен на неограниченное право рыболовства в
наших территориальных водах.
Они
ни к чему не пригодны, даже если годятся на что-нибудь, они хуже политиков,
хуже попов, уверяю вас. А остальные пусть возвращаются, все, без различия
цвета кожи, дело восстановления страны должно сплотить всех!» Власть
по-прежнему целиком и полностью была у него в руках, вооруженные силы
поддерживали его безоговорочно, особенно после того, как он распределил
среди верховного командования партии продовольствия и медикаментов, а также
средства из фондов социального обеспечения, — все, что поступило из-за
рубежа в порядке помощи потерпевшим от стихийного бедствия; его министры
были ему послушны, как никогда, потому что вместе с семьями проводили
воскресные дни на пляжах в развернутых там полевых госпиталях Красного
Креста, потому что, скажем, министерство внешней торговли продавало
министерству здравоохранения даром полученную из-за рубежа кровяную плазму и
тонны порошкового молока, а министерство здравоохранения перепродавало все
это больницам для бедных, офицеры генерального штаба удовлетворяли свое
честолюбие подрядами на общественное строительство в рамках программы
восстановления, осуществляемой на средства чрезвычайного займа, который был
предоставлен послом Уорреном в обмен на неограниченное право рыболовства в
наших территориальных водах. «Фиг с ним со всем, — говорил он себе,
вспоминая свой разговор с тем юным мечтателем, о котором больше никто
никогда не слышал, вспоминая, как показал ему лежащий на ладони цветной
стеклянный шарик, канику, как называется такой шарик в одноименной детской
игре, — лишь тот имеет эту штуку, кто ее имеет!» Он был очень воодушевлен
делом восстановления, лично занимался всеми связанными с этим вопросами,
вникая даже в самые незначительные детали, — абсолютно все решал сам, как
бывало в первые годы его пребывания у власти: в шляпе и в болотных сапогах
он появлялся на покрытых после потопа грязной жижей улицах города, следя за
тем, чтобы город восстанавливали в соответствии с его замыслами, чтобы
делали его таким, каким он представлялся ему в сновидениях одинокого
утопленника, — городом, возвеличивающим его славу; он приказывал
строителям: «Перенесите эти дома отсюда туда, они мне мешают», — и дома
тотчас переносили; приказывал: «Надстройте эту башню на два метра, чтобы
можно было видеть с нее океанские корабли», — и башню немедленно
надстраивали; приказывал: «Поверните вспять течение этой реки», — и это
тоже исполнялось беспрекословно; он забыл, что такое меланхолия и тоска, с
головой ушел в строительство, жил его лихорадочным темпом и настолько отошел
от других государственных дел, что однажды словно стукнулся внезапно лбом о
стенку, услышав о проблеме детей. «Как быть с детьми?» — по рассеянности
спросил его адъютант, которому никак не следовало задавать этого вопроса.