Она видела, как он ходит, как пьет фруктовую воду, как клюет носом, засыпая
со стаканом в руках на плетеной качалке в те предвечерние часы, когда медное
стрекотание цикад сгущало сумерки в зале, слышала, как он всхрапывал, и
вскакивала, подхватывая готовый выпасть из его руки стакан с водой:
«Осторожно, ваше превосходительство!» Он тут же просыпался испуганно и
бормотал: «Я вовсе не спал, королева, вовсе не спал! Лишь прикрыл глаза!»
Ему было невдомек, что она своевременно убрала стакан, который он чуть не
выронил, всхрапнув, он не замечал ее тонких и вертких уловок, направленных к
тому, чтобы избегать его, находясь рядом и обихаживая. Так это и тянулось
вплоть до того невообразимого дня, когда он явился к ней необыкновенно
возбужденный и заговорил, захлебываясь словами: «Нынешней ночью, королева, я
преподнесу тебе небывалый подарок, вселенский подарок; этой ночью в
одиннадцать ноль шесть ты увидишь чудо — по небу пройдет звезда, она
пройдет для тебя, королева, только для тебя!»
То приближалась комета; для нас прохождение кометы явилось одним из
величайших разочарований, одним из самых печальных событий нашей истории,
днем обманутых надежд, ибо долгие годы ходил слух, что продолжительность
жизни нашего генерала не подвластна течению обычного земного времени, что
она обусловлена периодом обращения кометы, что он будет жить до тех пор,
пока не явится комета, пока он не увидит ее, что так ему на роду было
написано, но что второго прохождения кометы увидеть ему не дано, что бы ни
твердили на сей счет подхалимы и прихлебатели. Так что мы ждали комету, как
миг возрождения, как прекраснейшее событие во вселенной, которое случается
один раз в столетие в ноябрьскую ночь; мы готовили к этой ночи праздничные
фейерверки, сочиняли радостную музыку, готовились торжественно звонить в
колокола, — впервые за последние сто лет не для того, чтобы восхвалять его,
а в ожидании его неминуемого конца, который должны были возвестить
одиннадцать гулких ударов ровно в одиннадцать часов вечера. Сам он в
ожидании знаменательного явления кометы находился на плоской крыше дома
Мануэлы Санчес, сидел на стуле между Мануэлой и ее матерью и шумно вздыхал,
чтобы они не услышали, как испуганно стучит его сердце, вздыхал и смотрел на
оцепеневшее в жутком предчувствии небо, ощущая рядом с собой сладостное
ночное дыхание Мануэлы Санчес, волнующие запахи ее плоти. Но вот он услышал,
как зарокотали вдали барабаны заклинателей кометы, услышал глухие
причитания, услышал подобный подземному вулканическому гулу гул людских
толп, встающих на колени перед вестницей катаклизма, перед таинственным
существом, для которого он был пылинкой, а его необъятная власть — ничем,
для которого его возраст был короче мгновения, ибо само оно было воистину
вечным. И он впервые ощутил беспредельность времени, впервые по-настоящему
ужаснулся тому, что смертен, и в этот миг увидел ее.
И он впервые ощутил беспредельность времени, впервые по-настоящему
ужаснулся тому, что смертен, и в этот миг увидел ее. «Смотри, королева, это
она вон там!» Она возникала из глубин мироздания, выплывала из космической
бездны, она, кто был древнее всего нашего мира, скорбная огненная медуза
величиной в полнеба; каждая секунда ее движения по орбите на целый миллион
километров приближала ее к родным истокам — скоро все услышали шорох ее
движения, как будто зашуршала от ветра бахрома из серебристой фольги; все
увидели ее скорбный лик, ее полные слез глаза, змеиные космы ее волос,
растрепанные космическими вихрями: она проходила, оставляя за собой свечение
звездной пыли, рой метеоритов, глыбы обугленных лун, подобные тем, от ударов
которых, еще до возникновения времени на земле, образовались океанские
кратеры, — проходила огненная медуза с растрепанными светящимися
змеевидными волосами. «Смотри, королева, хорошенько смотри, ведь только
через сто лет она появится снова!» — услышала его шепот Мануэла Санчес и в
страхе перекрестилась, прекрасная как никогда, в фосфорическом сиянии
кометы, осыпанная звездной пылью, перекрестилась и схватилась за его руку.
«Мать моя Бендисьон Альварадо это произошло Мануэла Санчес схватилась за мою
руку!» Она и не заметила, как это случилось, потому что, увидев разверзшуюся
перед нею пропасть вечности, ужаснулась, непроизвольно попыталась обрести
какую-то опору и бессознательно оперлась на его руку, инстинктивно
схватилась за эту выхоленную, гладкую руку хищника с президентской печаткой
на безымянном пальце, за эту полную скрытого жара руку, выпеченную на
медленно пылающих углях власти. Мы же мало были взволнованы библейским
чудом, огненной медузой, которая затмила созвездия и вызвала над страной
звездный дождь, мы почти не обращали внимания на само это чудо, ибо были
поглощены ожиданием его немедленных последствий; даже самые недоверчивые из
нас верили, что вот-вот произойдет нечто неслыханное, смертельный катаклизм,
что разрушатся сами основы христианства и начнется эра Третьего завета; в
тщетном ожидании великой перемены мы пробыли на улицах до утра, а затем
разошлись по домам, измученные не бессонной ночью, а нашим нетерпеливым
ожиданием; мы расходились по домам, бредя по улицам, усеянным звездными
осколками, запорошенным звездной пылью, и женщины-метельщицы уже подметали
этот небесный мусор, оставленный кометой, а мы все равно не хотели верить,
что ничего не случилось, ничего не произошло, что мы стали жертвами
величайшего исторического обмана — ведь официальные органы объявили
благополучное прохождение кометы победой режима над силами зла;
благополучное прохождение огненной медузы было использовано и для того,
чтобы положить конец пересудам о странных болезнях президента, ибо разве
болен человек, управляющий ходом небесных странниц? Было опубликовано его
торжественное послание к народу, в котором он объявил о своем решении
оставаться на своем посту вплоть до второго пришествия кометы.