Несколько десятилетий спустя Альгирдаса спросят: «Почему ты его слушаешься? Ты же лучше во всем!»
А он даже не поймет, о чем его спросили. Лучше Орнольфа? Нет. Не хуже, возможно. Да и это потому лишь, что рыжий слишком добр к нему. И конечно ни тогда и никогда раньше Альгирдас не «слушался» Касура. Просто Молот Данов всегда знал, как сделать лучше. И спорить с ним было глупо.
И спорить с ним было глупо. А Паук не любил делать глупости.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ВОЛК
Асфальтовый омут, бензиновый праздник.
Опять полнолуние — дьявольский май!
Шальное веселье в преддверии счастья.
Дорога на небо! Не медли! Взлетай!
В упряжке движка — 32 жеребенка
Несут тебя вверх сквозь прозрачную ночь
Больная луна — глаз слепого ребенка,
Столбы и деревья уносятся прочь.
Холодным металлом оковано сердце,
Под черною кожей живой механизм.
Дорога на небо. И некуда деться.
Здесь нет поворотов. Не вверх — значит вниз.
Дорога на небо. Конец и начало.
Неясно, что в венах — огонь или кровь.
Полет — это много, а жизнь — слишком мало.
Зачем тебе нежность моя и любовь?
Да, все понимаю, да все принимаю,
Я знаю — я лишняя. Значит — прощай.
Дорога на небо тебя увлекает.
Там нет места мне. И не будет. А жаль…
Мария Европина (Аулова)
ПРОЛОГ
Адельберт фон Грюнг отдыхал в своем маленьком саду, на маленькой скамеечке, за большим бокалом пива. Он хорошо поработал сегодня: альпийская горка требовала внимания и ухода, но это был благодарный труд, и Адельберт считал, что заслужил свое пиво и вечер, который можно посвятить только себе.
Из открытого окна кухни слышно было исполняемую по радио веселую песенку. И голос Анны, мелодично подпевавшей приемнику. Она совсем старушкой стала, его Анна, только голос и остался молодым, да еще глаза, как и прежде ясные, насмешливые или строгие, — это зависит от ситуации.
Адельберт знал, что жить его супруге осталось чуть больше года. И знал, что будет сожалеть о ее смерти. Но скорбь пройдет, он уедет из этого города, снимет личину старика и снова станет молодым. Бессмертным. Только, наверное, не женится больше никогда. Двух раз вполне достаточно, чтобы запомнить: терять близких, любимых, слишком больно, чтобы позволять себе радость от их обретения.
Да. Достаточно. Больше он не будет любить. И, видимо, больше не будет работать.
Адельберт фон Грюнг, уже семьдесят лет прожил под этим именем, полученным при рождении. Но в мыслях он продолжал называть себя Кео , это означало «туман». Его настоящее имя, данное Пауком Гвинн Брэйрэ.
«…- Ты тоже так думаешь, рыжий?
— Как именно?
Тихое, злое шипение.
— Не делай вид, что не понимаешь меня. Вы, наставники, считаете с некоторых пор, что молодежь прежде всего должна помнить о своей стране. Вы воспитываете не Гвинн Брэйрэ, а разноплеменных чародеев, каждый из которых, знает только себя и свою родину…
— Не преувеличивай, Хельг. Времена меняются, люди тоже меняются, мы должны считаться с переменами…
Голоса слышны из рабочей комнаты наставника Касура. И шестнадцатилетний Кео прекрасно знает, что ему нельзя слушать. Он не вовремя пришел, так бывает, надо просто уйти и подождать, пока наставник закончит разговор.
Но еще Кео знает, кто это зашипел там, за дверью. Знает, почему тянет по полу холодком. И нет никаких сил удержаться, не подглядеть хоть одним глазком, и очень хочется увидеть.
ЕГО!
Паука Гвинн Брэйрэ, главу братства, живую легенду, зреть которого во плоти удостоены лишь лучшие из тех, над кем провели обряд баст. Говорят, что он не похож на человека. Еще говорят, что он вообще не человек. Ходят слухи, что он — бог, единственный бог, который остался на свете, и что именно он изгнал всех других богов, которые мешали жить смертным.
О чем они говорят?
… — Вижу, я не убедил тебя?
Кео заглядывает в щель неплотно прикрытой двери.
Он видит наставника Касура, стоящего рядом с отвернувшимся к окну незнакомцем. Тот сидит в кресле. Худощавый, длинноногий, стройный. С очень короткими черными волосами. Он не производит особого впечатления, и, наверное, именно поэтому Кео смотрит на него, не отрываясь. Смотрит, потому что хочет понять: что же такого в Пауке Гвинн Брэйрэ.
— Трудно сказать… может быть, убедил. Но мне гораздо сложнее будет держать в руках сотни разрозненных групп. Разные страны, разные обычаи, разные интересы. Орнольф, а если они возьмутся воевать между собой?
— О чем ты, Эйни?! — Кео не видит лица наставника, но по голосу слышит, что тот улыбается. — Это смертные воюют, а мы никогда не будем вмешиваться в дела смертных. Уж поверь мне, это правило остается неизменным, что бы ни происходило в мире.
— Дрейри погиб, — невпопад произносит Паук.
Возникшая пауза полна боли и беспросветной тоски. И наставник Касур поднимает руку, как будто хочет погладить собеседника по голове, как будто тот — ребенок. Но этого, конечно же, не может быть. И рука опускается, сжимаясь в кулак.
— Как? — спрашивает наставник.
— Честно, — отвечает Паук. — Дети и молодые братья должны уехать. Будет тризна. Тризна охотников. Я не хочу видеть на ней никого из наставников, и никого из молодежи. Ты понял, Касур?
— Никого — значит, и меня тоже?
— Да.
Что?то меняется… в интонациях? В воздухе вокруг? Или не меняется вовсе, а только кажется, что изменилось. Паук встает, вот сейчас он повернется лицом… и Кео, не задумываясь, тише тени выскальзывает на улицу, бегом бежит подальше от дома наставника. Он не знает, о чем они говорили. Не понимает. Но он уверен в том, что больше не хочет видеть Паука Гвинн Брэйрэ.