— Что рассказывать? — жалобно спросил унган.
— Все, — отрезал Орнольф.
Фамилия его была Лизютин, и был он мэнээс. Вечный. Это хуже, чем вечный жид, потому что к последнему хотя бы относятся с пиететом. А быть младшим научным сотрудником и в тридцать лет, и в сорок, и в сорок с хорошим хвостиком — это лишает самоуважения, да и просто уважения. Окружающих. Не говоря уже о близких.
Да, а звали его Григорий Гаврилович.
Но до сорока шести лет оставался он на родной кафедре Гришей, или Гришенькой. И коллеги его не уважали. И студенты не уважали. И сам он себя — не очень. Давно разочаровавшись в науке этнографии, Григорий Гаврилович именно по причине низкого самоуважения не попытался искать счастья на иной какой?нибудь стезе. Так и прозябал в университете, говорил себе, что двигает науку, сам не верил в это, и никто не верил. И черт его разберет, в какой такой прекрасный момент пришло ему в голову, что наука наукой, но ведь не на пустом же месте люди все это придумывали.
Это, говорят, случается во время переходного возраста — начинаешь верить во всякую чушь. А сорок шесть — возраст самый, что ни на есть, переходный.
Началось с безобидного. Экстрасенсы с аурами и прилипающими к животам утюгами. Астрологи, гипнотизеры, таро и Папюс в комплекте. Странное дело: казалось бы, получив высшее образование, должен был Григорий Гаврилович научиться хотя бы систематизировать информацию, отделять, если не зерна от плевел, так хотя бы белое от коричневого. Но на первом этапе своего погружения в мир неведомого был он всеяден, как домохозяйка, стремящаяся похудеть любой ценой, на двадцать килограммов за две недели, с помощью таблеток и чая, но чтобы, пожалуйста, без физических нагрузок и кушать сколько захочется.
И надо ж было случиться такому, что Грише все?таки повезло. Мыкаясь по экстрасенсовским и прочим «магическим» тусовкам, наткнулся Лизютин на человека, кажущегося в этой среде вызывающе чужим. Как будто пришедшим из другого мира. Из мира больших денег и больших дел, настолько же далеких от магии, насколько сам Григорий Гаврилович был далек от большого бизнеса. И именно этот человек оказался настоящим магом.
— Они такие, — рассказывал унган, а Альгирдаса кривило от отвращения, — настоящие — они не похожи на других. Они на людей похожи. Успешных, знаете, как сейчас принято говорить. Успешных, да! Потому что ты, если маг, ты себя чувствуешь… и все соответствует.
И день, когда Лизютин попал на собрание настоящих магов, показался ему лучшим днем в жизни. Он и сейчас вспоминал его с мечтательной улыбкой, как, наверное, вспоминает светская львица свой первый взрослый бал. А уж тогда, тогда чуть не пел от восторга, оказавшись среди людей, не нуждавшихся для подтверждения своей силы ни в нелепых костюмах, ни в громких словах, ни в титулах и званиях, которые так любили в других компаниях.
Просто люди. Хорошо одетые, хорошо выглядящие, в хорошем настроении. Держащиеся свободно и друг с другом, и с ним, новичком — приблудным псом с ближайшей помойки.
А еще там был Владыка. Его называли так за глаза — Владыка. А вообще?то звали его господин Элиато, и сам он просил называть себя именно так. Господин Элиато, а для друзей просто — Адам. Говорили, что он бывший священник. Расстрига. И «Владыка» — это потому, что занимал он в церкви очень большой пост. Говорили, что он знается с силами, которые не снисходят до обычных, пусть даже и настоящих магов. Говорили, что он не человек.
Было ли все это правдой — трудно сказать. Лизютин мог поручиться только за то, что Владыка мог выполнить любое желание.
Любое.
Достаточно попросить.
И Григорий Гаврилович попросил. Попросил могущества. Волшебной силы. Он очень хотел стать магом, но только таким, чтобы самому верить в свою силу. Он очень хотел походить на этих людей. Он готов был платить любую цену — действительно любую, хотя бы даже и душу отдать. Вот на душе и сошлись.
— Бред! — фыркнул Орнольф.
«Нет, — хотел сказать Альгирдас, уже протянувший ниточку от унгана к Владыке, — это не бред, он действительно отдал душу…»
Хотел сказать. Но устал так, что даже подумать толком не смог. По натянутой паутине скользнул прямо в сердце заряд иссушающей боли. Последнее, что сумел Альгирдас, прежде, чем свалиться на пол, это запомнить — запомнить существо, попытавшееся убить его.
Орнольф успел его поймать… Он всегда успевает, Молот Данов, он не позволит Пауку упасть… Злые боги, как есть?то хочется, а?
— Так я научился повелевать различными духами, — продолжал Лизютин.
И Орнольфу совсем не понравилось то, как изменился взгляд унгана, когда Эйни сломанной куклой повалился на пол. Кого?то искал Паук — кого?то далекого, уж не Владыку ли, скупщика душ? Да нет, при всей своей наглости, малыш все?таки не сумасшедший. Не настолько сумасшедший, чтобы тянуть паутину к таким существам. Ему бы крови сейчас, но… вот уж чего точно не стоит делать, так это демонстрировать свои отношения под этим жадным, испуганным взглядом. Испуганным. Жадным. И — да, на дне зрачков в блеклых глазах плесенью проступает похотливая зависть. Ну не дерьмо? И этот туда же!