Сенас.
Дал девчонке глотнуть своей отравленной крови.
Она?то ему зачем?! Понятно, почему упырь счел полезным для себя лорда, или богача?техасца, равно как и ученого с мировым именем, но для чего ему маленькая девочка, не имеющая ни денег, ни влияния? Ни даже мужа, располагающего и тем и другим.
И что теперь делать? Убить ее? Боги, боги, ее даже убить нельзя так, чтобы смерть пришла легко и быстро. Яд в крови поднимет тело после смерти. Яд… отравленная кровь. Но ведь она пока что жива и не умрет еще долго, если… если ее кровь станет действительно ядовитой. Если Сенас не посмеет больше прикоснуться к ней. Если…
«Паук, а Паук, — поспешил спросить себя Альгирдас, пока еще окончательно не потерял голову, — ты уверен, что девочке станет лучше, если ты, а не Сенас сделаешь ее упырем?»
Ни в чем он не был уверен. Только в том, что Сенасу нельзя больше прикасаться к ней.
— Ты будешь плотью от моей плоти… — прошептал он полузабытые слова древнего ритуала.
Воспоминания вцепились в душу клыками. Рванули, раздирая на куски.
Ниэв Эйд, обряд баст, шестнадцатилетние парни, будущие охотники, наставники, жрецы, такие гордые, взволнованные, испуганные… Они в первый раз слышат священные для всего братства слова. Они готовы стать Гвинн Брэйрэ…
Альгирдас сдавил памяти горло. И заговорил снова:
— Ты будешь плотью от моей плоти, кровью от моей крови, моей сестрой и помощницей. Ты будешь являться на мой зов. Когда я попрошу: «приди», ты поспешишь через моря и земли. И если ты попадешь в беду, только позови, я приду на помощь…
От его голоса, еле слышного, почти неразличимого, Вильгельмина начала приходить в себя. Но она не стала сопротивляться, когда Альгирдас заставил ее сделать несколько глотков своей волшебной крови.
Далеко?далеко, на грани всех чувств Альгирдас почуял тревогу Орнольфа. Кровь Гвинн Брэйрэ пролилась, и один брат вспомнил о другом, услышал ритуал…
Но вряд ли что?то понял.
Дверь с треском распахнулась, и четверо ворвались в комнату, сбивая друг друга с ног.
Сенас!
Зашипев от ярости, Альгирдас развернулся к смертным, отпустив Вильгельмину. Она беззвучно упала на подушки. А Паук уже разбросал тенета. Кровью пахло в ночи, кровью Гвинн Брэйрэ. Кровью тех, кому позволено убивать, для кого не существует законов, кто выше жалости и не знает сомнений.
Паутина опутала жертв в тот самый миг, когда Ученый поднял перед собой что?то слепяще?белое, обжигающее, страшное… И Альгирдас попятился, не в силах вынести этого огня. Паутина сгорела. Четверо двинулись на Паука со всех сторон, сжимая в руках распятия, нелепые символы жестокого бога. Зажмурившись, чтобы не видеть хотя бы яркого света, Альгирдас невероятным, даже для себя невозможным усилием воли заставил их потерять его из вида. Метнулся было в сторону окна… вспомнил о бумагах и, затаив дыхание, до скрипа стиснув зубы, проскользнул между растерянно переглядывающимися смертными к двери.
Он был зол. Зол? Нет, он был в ярости. Сенаса можно было убить, прямо сейчас, только что, хватило бы сил и на это, и на то, чтобы оправдать себя потом. Почему?! Почему Сенас, упырь, проклятая тварь, мертвяк, бездушное тело, не боится христианских знаков?
Почему Паук, упырь, такой же проклятый, такой же мертвый… сгорает в невидимом для других огне? Неужели дело в душе? Да нет же, нет! Дело в чем?то другом.
…Альгирдас просматривал бумаги, не читая, только сверял числа. Вот последняя запись Адвоката. Письмо из конторы стряпчих о продаже дома на Пикадилли. А дальше? Где вчерашний день? И сегодняшний… то есть, тоже уже вчерашний. Паук спешно принялся обыскивать кабинет. Он прекрасно понимал, что коли уж все бумаги собраны в одном месте, вряд ли кто?то станет прятать недостающие листы. Но надо же было что?то делать…
— Слышь, хозяин, — угрюмо донеслось из шкафа, где, как успел заметить Альгирдас, хранилась лишь устрашающего вида машина, — чего ищешь?то?
— Дневники, — ответил Паук сердито.
По мере придумывания смертными разных технических штучек, в мире появлялась и новая нечисть. Далеко не всегда безобидная. Запомнить их всех казалось порой невозможным.
— Это те, что смертные тут читают вечерами? Так вчера и позавчера только доктор чего?то набубнил. На фонограф.
— Что? — безнадежно спросил Альгирдас.
— Ты шкаф?то открой, — посоветовал голос, из угрюмого становясь ехидным. — Видишь, машина? Это фонограф. Живу я здесь. Ты говоришь, а он запоминает. Хитрая штука. А записи вон они на полочках, хочешь послушать?
— Нет уж.
Право, это было уже чересчур. Это было… со стороны смертных — форменное безобразие. Ни в какие ворота! Для того чтобы прочесть чужой дневник, теперь недостаточно наглости и умения читать? Да где это видано? И что же Сенас, он тоже это умеет?
Не долго думая, Альгирдас сгреб восковые цилиндры и отправил в горящий камин. Туда же полетели все бумаги со стола Лекаря, все, кроме дневников. Нечистик показал из шкафа унылую морду с пастью от уха до уха, и улыбнулся, продемонстрировав впечатляющие желтые зубы:
— Я тоже люблю победокурить, — доверительно признался он.
— Ты кто? — Альгирдас подумывал, чего бы еще поджечь, чтобы полегчало.