А еще он вдруг очень захотел жить.
Ветер стонал, воздух горел от непрерывных вспышек заклинаний, и Орнольф, нанося удары, щурясь от блеска собственного меча, еще успевал подумать: видит ли Эйни? Видит ли он эти чары? Или остается слепым…
А еще он вдруг очень захотел жить.
Когда понял, что Эйни неутомим. Что Эйни способен защитить его и себя. Что мертвый он стал почти неуязвим. И они… могут выжить.
Победить. И уйти.
— Рыжий! Орнольф…
Холодная вода льется на голову. Что за дурацкие шутки? И так?то холодно.
А дождь, кажется, кончился. Только очень уж темно.
— Где это мы?
— Почему я ожидал этого вопроса? — поинтересовался невидимый Хельг. — Нам повезло, я нашел пустую землянку. Утро скоро. Я спать хочу, Орнольф, так что давай, просыпайся и охраняй меня, или что ты днем делаешь?
Глотать было больно. Это ж как он ночью орал заклинания, если к утру так в горле дерет?
— Мы что, живы? — Орнольф поморщился от боли.
— Ты — да.
— И ты сам меня сюда приволок?
— Я сильнее человека, рыжий, — тускло напомнил Хельг.
— Эйни, — Молот Данов в темноте нащупал худую холодную руку, легко пожал, — ты… ох, видел бы ты себя!
— Луч сражений в буре копий — как же, могу представить. Все, Орнольф, я уже сплю.
Зашуршал плащ, брякнул самоцветный пояс, Паук завозился, укладываясь, с подвыванием зевнул и громко клацнул зубами. Напоминал, стало быть, что он упырь, а упырям под утро непременно спать надо.
— Луч сражений — это меч, — усмехнулся Орнольф, — воина можно назвать… кленом лезвия, или древом мечей, или… а, да что тебе объяснять, все равно не запомнишь.
Если Эйни уже спал, как намеревался, то, наверное, пренебрежительное «пфе» следовало отнести к разговорам во сне.
Не торопясь вставать, Орнольф повернулся на бок, лицом к Пауку:
— Вот слушай:
На общем с ним поле боя
Сошлись мы к спине спиною,
В сшибке мечей сдружились
Вокруг нас враги вились.
Вороньё накормили споро
Рубили врагов без разбора!
Смерти мы не боялись
Хотя пожили лишь малость,
Кровью чужой братались
Пока одни не остались! [14]
Два холодных зеленых огня вспыхнули напротив. И погасли: Паук снова закрыл глаза.
— Недурно, — пробормотал он, — но слишком выспренно.
— Спи, — Орнольф накрыл его своим плащом. И мысленно попросил, сам не зная кого, чтобы ему не почудилось. Чтобы и насмешка, и самоуверенность, и пренебрежение в голосе Паука оказались настоящими.
* * *
А уже следующей ночью они вышли к предпоследнему на их пути материковому храму. И никого не обнаружили ни внутри, ни вовне каменного круга, освещенного неугасимым пламенем шести костров. До рассвета оставалось не так уж много времени, а им предстояло еще найти убежище на день, но пришлось идти к дому жреца — каменному сараю, в котором, когда случалось там ночевать, замерзал даже морозостойкий Орнольф.
На громкий стук отворилась щелястая дверь, и на рыжего дана вытаращился заспанный парень. Из братства, без сомнения, но по всему судя, лишь недавно покинувший Ниэв Эйд.
— Ой… — изрек парень, переведя взгляд с Орнольфа на Альгирдаса.
— Здравствуй, брат, — сказал Орнольф таким тоном, словно желал, чтобы жреца разбила падучая.
— Здравствуй… Касур?
— Да. Это мы. А где Фостер? Почему никто не ждет нас в святом месте?
— Жрец Фостер отбыл в Ниэв Эйд.
Это мы. А где Фостер? Почему никто не ждет нас в святом месте?
— Жрец Фостер отбыл в Ниэв Эйд. Но он сказал мне, что нужно сделать. Все уже почти готово, — парень вновь взглянул на Альгирдаса с вполне объяснимым любопытством, но тут же перевел взгляд на Орнольфа, — я не ждал вас так рано. Сейчас…
Он исчез в темноте своего жилища, когда недовольный дан окликнул:
— Эй! К тебе так и обращаться «эй», или ты скажешь, как тебя называть?
— Зовите Ойг [15], — откликнулся брат, чем?то шурша и щелкая кресалом.
— Не ждал он нас, — хмыкнул Орнольф, — и не назвался. Выдумал тоже, Ойг… Да разве ж это имя? Позор один. Пойдем в храм, что ли?
Орнольф прошел между костров, уверенно направляясь прямо к алтарю. Альгирдас остался за пределами внешнего круга. И когда Орнольф бросил нетерпеливо:
— Ну?
Паук пожал плечами:
— Не могу войти. Не пускает.
— Что еще за… — Орнольф прислушался к ощущениям. Нет, ничего не было особенного в этом святилище — обычный храм, каких много, — да и Фостер, хранитель, рассказал бы, заметь он что необычное. То есть, конечно, упырь не может войти в святое место, но, во?первых, это же Хельг, а не просто упырь, во?вторых, они проехали уже через десяток храмов, и везде…
Альгирдас поднял руку, коснулся воздуха перед собой, и отдернул ладонь от брызнувших белых искр.
— Видишь?
…И везде их принимали, как долгожданных гостей. Потому что знали Орнольфа, и уж конечно знали Хельга, Паука Гвинн Брэйрэ, и рады были помочь обоим. А этот, назвавшийся Ойгом, похоже…
— Решил, что мы скверна в его святилище, — вслух договорил Орнольф.
— Я, а не мы.
— Да, конечно, — произнес Орнольф со всем сарказмом, на какой был способен. — Ты у нас чудище, а я так, погулять вышел.
Ойга он схватил за ухо, едва тот приблизился к священным камням. Совершенно игнорируя то, что подобное обращение с Гвинн Брэйрэ недопустимо, независимо от их возраста и положения. Вздев парня за грудки и размеренно прикладывая спиной о высокий, изрезанный письменами столб, Орнольф тихо рычал в изумленные, испуганные глаза: