— Гей?клубы надо было сжечь, я понял.
— Хельг!
— Это неправильно, Орнольф! — Паук вскочил на ноги и нервно прошелся от стены к стене, — ты же сам понимаешь, что это неправильно.
— Нет, птаха, не понимаю. Чувствую — да, но не могу объяснить. Люди наконец?то получили возможность творить — это прекрасно. Люди смогли реализовать себя — замечательно. Люди пытаются исправить совершенные в прошлом ошибки, искупают грехи, готовят для новых поколений совсем иную жизнь. То, что они помимо этого ищут еще и острых ощущений, придумывая себе Ведиусы и другие страсти, не так уж плохо, до тех пор пока все это остается виртуальным. Теоретически, если не второе поколение, так третье уже сможет получать удовольствие от чего?нибудь не связанного с насильственной смертью. Ты и сам всегда хотел, чтобы люди были свободны. Здесь они получили свободу. И мне все это страшно не нравится. Но я не знаю почему.
— Потому что, когда белый бог творил этот мир, он подарил душу людям, — Альгирдас замер перед сидящим Орнольфом, глядя сверху вниз с сумрачной настойчивостью. — Когда Сын Утра творил этот мир, он подарил душу миру. Оба раздавали себя, оба не жалели себя, но ни один не продался за возможность стать творцом. У них было право созидать, и они воспользовались этим правом. У людей оно тоже есть, но эти люди, пришедшие сюда, предпочли его купить, а не добиться.
— Ты говоришь, как Артур, — отметил Орнольф
— Я говорю как человек, извративший саму идею христианства, — резко бросил Альгирдас, отворачиваясь, — у меня прекрасно получилось, если ты помнишь.
У них было право созидать, и они воспользовались этим правом. У людей оно тоже есть, но эти люди, пришедшие сюда, предпочли его купить, а не добиться.
— Ты говоришь, как Артур, — отметил Орнольф
— Я говорю как человек, извративший саму идею христианства, — резко бросил Альгирдас, отворачиваясь, — у меня прекрасно получилось, если ты помнишь. И в подтверждение заслуг я заработал бессрочное проклятие. Я знаю, о чем говорю. То, что происходит здесь, отвратительно от начала и до конца, неважно, насколько хорошо оно выглядит. И то, что человек, назвавшийся Наривиласом, имеет прямое отношение к происходящему, тоже не радует. Что ты можешь сказать о нем?
— Он… похож на тебя. Я уже сказал, что не знаю: действительно ли он тот, за кого…
— Действительно, — отрезал Альгирдас. — Я спросил не об этом.
— Он не понравился мне, — Орнольф решился, наконец, назвать вещи своими именами. — Мы ведь с самого начала не ожидали от белого пятна ничего хорошего, и, не знаю, как ты, а я был настроен предвзято. И увидеть человека, так похожего на тебя, но при этом не имеющего с тобой ничего общего, было не самым приятным переживанием. Я уж не говорю о копии твоего дома. И Гародня. И даже лес вокруг… Слишком много воспоминаний, Эйни. Слишком долгая память. Ты хочешь увидеть его?
— Не смей называть меня так! — Паук фыркнул. — И перестань задавать дурацкие вопросы!
ГЛАВА 6
Холод до сердца проник
На гребень жены покойной
В спальне я наступил. [87]
Альгирдас был готов к тому, что увидит. Спасибо Орнольфу. Очередное спасибо за очередную неоценимую помощь, но благодарность в очередной раз останется непроизнесенной.
Дурак?
Дурак. Ну, и ладно.
Использовать подаренное Орнольфу заклинание не потребовалось, Наривилас прилепил к рыжему паутинку, да так и оставил ее. Забыл оборвать? Вряд ли. Скорее всего, он узнал своего гостя и дал понять, что готов встретиться… с другим визитером. Зачем ему это?
Было бы славно заранее знать ответы на все вопросы. К сожалению, такое знание не для людей, даже не для высоких фейри.
Альгирдас вышел к подножью холма, на котором стоял дом. Его дом. В последний раз, когда он видел все это, было так же тихо. Его никто не встретил тогда, на выходе с Межи в тварный мир, и следовало бы насторожиться, а он лишь удивился. Забыл об осторожности. Обо всем забыл.
С тех пор многое изменилось, и забывать Паук разучился.
Он поднялся по склону, толкнул незапертую калитку и вошел в просторный двор, разбрасывая вокруг любопытные сенсорные нити. И что у нас здесь? Несколько домовых духов — наверное, единственные фейри на весь этот мир, — и два человека в доме. Один — живой. Второй, точнее, вторая…
Злые боги! …
На мужчину, появившегося в дверях, Паук почти не обратил внимания. Бросил мимолетный взгляд, как в зеркало, лет на пять опередившее время. Он смотрел на женщину, выглянувшую из окна. На девочку, семнадцатилетнюю, тоненькую, большеглазую девочку с волосами цвета мягкого льна.
Эльне.
— Альгирдас, — прошептала она, и даже сквозь стекло Паук услышал каждый долгий, тягучий слог своего имени, — освободи меня! Помоги мне! Спаси меня, любимый!
— Мам, ну чего ты там прячешься? — улыбнувшись, крикнул Наривилас. — Выходи, ты же хозяйка. Здравствуй, отец! Наконец?то ты дома.
Альгирдаса не учили притворяться. Не учили, и не научили. Поэтому он и не пытался.
Этот дом, да, очень похож на тот, что он построил когда?то.
И внутреннее убранство скопировано в точности. А потому очень трудно удержаться, не вздрагивать каждый раз, как взгляд цепляется за детали, вызывающие… воспоминания.
Слишком долгая память, да, рыжий?