И еще с легкой усмешкой смотрел Орнольф на маленького слепца, скользящего своей легкой походкой к тому будущему, которое готовили ему наставники Ниэв Эйд, на маленького самоуверенного бойца, твердо знающего, что он сам выбирает свою дорогу. Из него делали правителя, из упрямого калеки со скверным характером и колючей душой осторожно и мягко, опытной рукой скульптора удаляя все наносное, ваяли конунга, кунигаса… князя. В своих землях Хельг будет зваться Старейшим. Но Син смотрел дальше, далеко вперед видели его бесстрастные узкие глаза, и Орнольф, который мало кого боялся, не решился бы спросить у старшего наставника, какое же будущее видит он для Паука? И еще… что случалось с прежними бессмертными правителями, точно так же искусно и безошибочно созданными в Ниэв Эйд? Ведь Эйни не был первым учеником Сина. Что бы ни болтали об этом, старший наставник не зря назывался наставником.
А Хельг уже водил свою стаю. Черноголовая птица?синица, он держал в когтях таких коршунов, с которыми Орнольф в его годы остерегся бы связываться.
— Наставник Син еще помнит времена, когда правителей считали богами, — заметил Хельг однажды, — может, кто?то из них и был Гвинн Брэйрэ, только на каждого нашлось свое оружие. Он думает, что на меня — не найдется. Что паутина — достаточная защита и от людей, и от фейри. А еще он говорит, что во мне слишком много человечности. Все еще слишком много… Дигр справился бы лучше меня. Ты знаешь, что из него тоже хотели сделать правителя? Он жадный, как я, но он еще и хитрый.
— И подлый, — машинально добавил Орнольф, изумленный услышанным.
— И подлый, — согласился Хельг. — Подлость, рыжий, это хорошо. А мы с тобой…
Договаривать он не стал. Только фыркнул досадливо.
Это было в то лето, когда Орнольф в первый раз заехал к ним в гости. В гости к Хельгу, по которому успевал соскучиться за месяц?полтора. В гости к Оржелису, суровому тридцатилетнему конунгу, с первой встречи принявшему Орнольфа, как равный равного. В гости к Жилейне… Ей исполнилось тринадцать в тот год. И ворожбой ли своей, неуловимой, как паутина Хельга, или нелюдской, непостижимой красотой, а может, искренней и беззаветной влюбленностью девчонки во взрослого, но Жилейне стала единственной женщиной, заставившей Орнольфа изменить Хапте.
Да и было ли то изменой? Или вспышкой головокружительной влюбленности, короткой, как цветение яблонь, столь же прекрасной и хрупкой и такой же невинной, как белые прозрачные цветы? Помешательство? Да, но сладкое. Любовь эта таила в себе страх, походила на отравленный мед, и слишком скоро Орнольф понял, в чем причина страха, разобрал вкус яда и отстранился, едва пригубив отраву.
Если бы они не были так похожи… Брат и сестра. Невозможно любить одну, не думая о другом. А любить обоих одинаково Орнольф не мог. А какой мужчина смог бы? Разве что мужеложец.
Слишком много человечности… Сколько ее должно быть в идеальном правителе?
Ее вообще не должно быть.
Лето и часть осени, — бесконечные походы, истребление фейри, вразумление жрецов, забывающих о богах, осторожные встречи с людьми Белого бога, ворожба и сталь, и тяжелая как каменная плита усталость, избавиться от которой можно лишь в святилище Гвинн Брэйрэ.
Лето и часть осени, — бесконечные походы, истребление фейри, вразумление жрецов, забывающих о богах, осторожные встречи с людьми Белого бога, ворожба и сталь, и тяжелая как каменная плита усталость, избавиться от которой можно лишь в святилище Гвинн Брэйрэ.
Так живут все братья, кому выпала судьба странствующих воинов и защитников. Но не стоит поспешно завидовать жрецам братства, — их работа, невидимая и тонкая, ничуть не менее тяжела.
А хуже всего, конечно, наставникам.
Это Орнольф понимал, возвращаясь из странствий в стены Ниэв Эйд и встречая очередную стайку новичков.
Хвала богам, за два года не случилось среди них ни одного, хоть сколько?нибудь похожего на Эйни. Скверный характер — это еще не все, что делает Паука Пауком, и очень хорошо, что его?то Орнольф ничему учить не должен. Среди наставников ходили разговоры, что Хельгу нравится изводить своих учителей. Орнольф знал, что разговоры лгут. Хельгу нравилось изводить всех, до кого он мог дотянуться.
Впрочем, несмотря ни на что, Паука в Ниэв Эйд любили. В точности, как в поговорке, мол, любят не за что, а вопреки. Вот, вопреки всему… Он был их младшим братом. Самым маленьким. Самым вредным. И, ясное дело, самым любимым.
Только, не взирая на всеобщую любовь, Хельг умудрялся оказываться один именно тогда, когда ему нужна была помощь братьев.
Он снова изменился — резко, рывком, — за два месяца, прошедших со дня отъезда Орнольфа. И осенью рыжий дан не сразу узнал своего младшего братишку в еще более тощем и сильно подросшем парне, самый вид которого излучал жестокую, целеустремленную злобу. В глазах плясали, сменяя друг друга, небывалые в мире краски — вся ворожба Ниэв Эйд отражалась в них. А при взгляде на Орнольфа из?под ресниц плеснуло расплавленной лавой, густо?алой, веселой и страшной.
— Рыжий, — протянул Хельг, и пальцы его привычно метнулись к лицу Орнольфа, — ты рыжий? Ты тут один такой.