Боль ушла. Орнольф, простодушный хитрец, заставил Альгирдаса выплеснуть ее в последней вспышке ярости, и потом ласковой заботой погасил этот огонь. Последний огонь, что еще оставался в Пауке Гвинн Брэйрэ. Теперь — все.
Альгирдас не хотел жить, или, точнее сказать, хотел перестать быть. Он ничем не провинился перед богами, виноват был только перед Эльне и Наривиласом, но там, по другую сторону Звездного Моста, люди не помнят о плохом. И Эльне, конечно, простит его. Только бы встретиться с ней. Но Орнольф не отпустит. И Альгирдас знал почему, понимал. Не знал только, как объяснить, что уйти — это единственное, что ему нужно.
А Орнольф был рядом, поил его своей кровью, следил неусыпно, как бы Альгирдас не сотворил с собой что?нибудь… окончательное. Как будто он мог! Ни выйти на солнце, ни упасть на заговоренный меч, ни даже уморить себя голодом упырю не дано. Теперь Альгирдас знал это точно.
— Я буду твоей тенью, — сказал Орнольф, — так что не говори теперь, что у тебя ее нет.
Альгирдас и не говорил. Тень?Орнольф в каком?то смысле была даже лучше, чем та, прежняя. Тень?Орнольф — это была еда, это был голос, заставляющий вернуться из сумерек души, и Паук вспоминал далекие дни, когда был слеп, а Орнольф рассказывал ему, как выглядит мир вокруг. Тогда Альгирдас не видел ничего, кроме разноцветных узоров заклинаний. Сейчас, зрячий, он не мог увидеть их и снова чувствовал себя слепцом, но, наблюдая за чародейством Касура, порой различал знакомые проблески красок. Как когда?то, глядя на солнце, видел смутное, светлое пятно.
Видел глазами, а не странным чутьем, отличавшим его от остальных.
— Что, — спросил как?то Орнольф, разжигая костер, — чары видишь?
— Мысли читаешь? — вяло поинтересовался Альгирдас.
Он успел уже привыкнуть к тому, что рыжий радуется каждому произнесенному им слову… иногда это неприятно напоминало Дигра. Но дело было, конечно, в другом.
— Да просто вспомнил, — Орнольф стряхнул с пальцев остатки темно?красных нитей, — ты когда?то о паутине рассказывал. Что можешь любого чародея поймать и досуха высосать. Вот я и подумал, досуха не надо, но почему тебе от меня сил не зачерпнуть?
— Ты что болтаешь? — Альгирдас даже встряхнулся от такого нелепого предложения. — Еще не хватало мне из тебя силу тянуть!
— Кровь же ты мою пьешь, — резонно заметил Орнольф.
Наверное, лицо Паука выдало его чувства. Дан ругнулся сквозь зубы и виновато пробормотал:
— Прости.
— Сам меня кормишь, сам же извиняешься, — Альгирдас пожал плечами. —
Не хочу я, рыжий, и не буду ни тебя, ни других братьев в паутину ловить. А кровь… мне самому от себя тошно. Но — потом. А сначала просто не могу удержаться.
— Как она на вкус? — Орнольф приладил над огнем котелок. — Я хочу сказать: для тебя?
— А жизнь на вкус как? — вопросом ответил Альгирдас. — Не знаю, Орнольф. Это как солнце, как меч в руках, как любовь.
Это как солнце, как меч в руках, как любовь. Но это чужое солнце… И жизнь чужая.
Орнольф озадаченно хмыкнул.
Они шли по хейлиг фэрд, священному пути братства, от святилища к святилищу, через владения разных богов. Гвинн Брэйрэ, чтобы добраться до любого места на земле, требовалось не так уж много времени.
Орнольф, спеша на помощь Альгирдасу, домчался с далекой Кайласы за несколько часов. Но и выложился при этом почти полностью. Не так, конечно, как сам Паук, исчерпавший не только себя, но и свою землю, однако достаточно, чтобы долго еще не повторять такого подвига. А в святилищах хейлиг фэрд братья помогали им переместиться насколько возможно близко к следующему капищу или храму, или просто «мирному месту». Ночь, много — две, пешего пути, и другой Гвинн Брэйрэ уже встречает гостей, готовый оказать любую помощь.
И все?таки, они не рассчитали. Орнольф не рассчитал, Альгирдасу?то было совершенно все равно. Последняя ночь июля застала их в дороге. И хотя дан предложил переждать ее, остаться в пещерке, давшей им приют на день, Паук отказался. Заметив резонно, что если бесчинствующие этой ночью духи пожелают поймать их, то прятаться бесполезно. И лучше уж не отсиживаться под землей, молясь о защите, а как можно скорее добраться до следующего святилища.
У него в кои?то веки получилось быть убедительным без применения паутины. Правда, не потому, что Орнольф согласился с таким отношением к опасности, а потому лишь, что Молот Данов прекрасно понимал: с ним или без него Хельг пойдет дальше. Тогда уж лучше вместе.
Ночка выдалась еще та: с ветром, дождем, синими, как болотные огни, зарницами далеко на горизонте. Ни единой молнии, способной успокоить встревоженного Орнольфа, ни единого знака, что его покровитель?громовержец рядом и готов помочь.
По плащу барабанила вода, стекала с капюшона, застилая обзор, идти приходилось, полагаясь, скорее, на осязание, чем на зрение. Это Хельгу разницы нет: что глазами смотреть, что так — как придется. Ему и дождь нипочем: вода струится с остриженных волос, льется за ворот прилипшей к коже рубашки, а Пауку хоть бы что. Он мертвый, ему не холодно…
Когда две мысли сцепились кончиками, норовя слиться в одну, некрасивую и нечестную, когда Орнольф, пока еще невнятно связал для себя равнодушие к нему громовержца и близкое присутствие упыря, он сначала обругал себя — так стало противно от собственных мыслей. А потом понял, что дело?то неладно. И, кажется, началось.