— Они нездоровы, — наугад предположил Орнольф, переступая, наконец, порог страшного зала, — болеют чем?нибудь. Посмотри, у них явно задержки в развитии. Поэтому их и оставили…
Он ясно увидел, как Паук подавил готовый вырваться рык. Верхняя губа вздернулась, обнажая звериные клыки, ноздри раздулись, но рокот, зародившийся в груди, так рокотом и остался. Негромким. Нестрашным. Если не знать Паука.
Он не хотел напугать детей. Зато, похоже, хотел убить сколько?нибудь взрослых.
— Они здоровы, — тихо?тихо прозвучал его мягкий голос. — Они другие, чем… — он все?таки взрыкнул, не умея найти слова, — чем другие, но они здоровы. Эти дети говорят с духами, а не с людьми. Их оставили умирать, рыжий?
Можно было бы сказать «нет» и придумать что?нибудь убедительное. Убедительное для Паука, который знать не знает правил человеческого выживания. Можно было. Только Орнольф с Альгирдасом не могли врать друг другу. И Орнольф сказал: «да».
— Если отвезти их в одно из убежищ?..
— Их, скорее всего, не возьмут, — неохотно произнес Орнольф, — разве что ты прикажешь.
Понятно было, что Альгирдас прикажет, и горе тем, кто его ослушается. Понятно было, что за каждым из этих полумертвых детишек станут приглядывать, как за сокровищем, чтобы, не дай бог, ничего с ними не случилось. И так же понятно было, что ничего хорошего из этого все равно не выйдет, потому что любить приказом не заставишь, а детям любовь нужна не меньше, чем заботливый уход. У людей в убежищах и без умственно неполноценных детишек хватало проблем.
— Я заберу их в Воратинклис, — неожиданно сказал Альгирдас. — Смертные создали убежища для избранных, да, рыжий?
Орнольф молча кивнул. Так оно и было. Убежища — для избранных, а милость божья — для всех остальных.
Словно прочитав его мысли, Паук зло ухмыльнулся:
— Значит, избранные еще позавидуют этим малышам.
Это была странная идея — насчет Воратинклис. Орнольфу бы в голову не пришло, что туда, или в Поместье, можно впустить смертных. Это владения Паука, людям там делать нечего, да их там и представить сложно. За тысячу с лишним лет как?то выпало из памяти то, что когда?то Поместье носило имя Ниэв Эйд, и жили там именно люди, пусть странные.
С тех пор многое изменилось, и территория чародейской школы стала опасна для разума людей, так же, как большая часть земель на Меже, к тому же, Хельг построил там Воратинклис — место его души, радость его сердца.
Да и границы Поместья стали значительно шире, чем занимаемые Ниэв Эйд. Однако сейчас, когда Межа исчезла, люди, появившись в Поместье, могли уже не бояться за свои души.
А границы Паук раздвинул — это да. За одиннадцать столетий под его руку пришли со своими племенами больше десятка вождей и рыцарей фейри. Они приняли законы Паука в обмен на его покровительство и защиту, а их территории и охотничьи угодья отошли в паучью собственность. В накладе никто не остался: уж что?что, а защищать Паук Гвинн Брэйрэ умел получше многих.
И теперь Поместье превратилось в убежище для самых слабых и беззащитных смертных. Для самых… бесполезных.
Хотя насчет пользы — это с какой стороны посмотреть.
Дело даже не в том, что те три десятка детишек, найденных в брошенном интернате все как один оказались потенциальными заклинателями. Это, конечно, большая удача, но почти всех их нужно было сначала научить воспринимать реальность, а уж потом обучать чему?то еще. Дело в том, что эти дети оказались не единственными, кто нашел спасение в Воратинклис и на просторах Поместья.
Еще были больницы. А в больницах — врачи, отказавшиеся бросить своих больных, не пожелавшие воспользоваться предоставленными государством убежищами, и день за днем защищавшие себя и пациентов от взбесившегося мира. Были детские дома, в которых воспитатели и няни остались, чтобы встретить смерть вместе со своими подопечными. И никому не нужные теперь электростанции, заводы, исследовательские центры, которые бросили вместе с работавшими там людьми, и которые стали убежищем для многих смертных, потому что фейри, как и Паук, инстинктивно побаивались всего, что было сложнее арбалета.
Казалось бы, ну, что они могут? Что врачи, учителя, инженеры, обычные люди способны противопоставить голодным и безжалостным фейри? Но Паук веселился всякий раз, когда вспоминал о девушке Зуле, обитательнице рабочего поселка Чурилово, которая могла материться в течение двух с половиной минут, не останавливаясь и ни разу не повторившись. Она работала санитаркой в реанимационном отделении одной из больниц Челябинска, и заградительный огонь ее неистощимых матюгов заставлял нечисть держаться на приличном расстоянии от дверей и окон реанимации. Такая Зуля была, конечно, не единственной. Но на Паука именно она произвела огромное впечатление своей детской непосредственностью и незамутненным мыслями взглядом.
Да. Потом это действительно казалось смешным. А поначалу… когда вольные охотники, или сам Паук во главе своего маленького отряда находили больницы, детские дома, приюты для стариков и душевнобольных, находили людей, брошенных на произвол судьбы, потому что в убежищах от них не было бы никакой пользы, вот тогда было не до веселья.