Может, это и имел в виду Орнольф, когда рассказывал, что люди на Меже сходят с ума? И, кстати, как же тогда быть с ним? Он сумасшедший или… Или что? Как по?твоему, курсант Чавдарова, это нормально целоваться посреди дороги с красивым парнем?
Дурацкий вопрос. Маришка готова была целоваться с Альгирдасом посреди автобана, не то что на каком?то проселке.
В таком вот, мягко говоря, неуверенном состоянии и застало ее появление новых людей.
…- Зал для высоких гостей
Тушью благоухает
Белые сливы в цвету, [30] — послышался рядом насмешливый голос. — Не заблудилась еще?
— А я знаю? — Маришка обернулась, но никого не увидела. Странное было ощущение: она в первый раз почувствовала, как натянулась и завибрировала ниточка, протянутая к ее сердцу. Чем?то похоже на «телефон» из веревки и майонезных баночек. Даже смешно отчего?то.
— В холл выбраться сможешь? — уточнил Альгирдас.
— Нет.
— Значит заблудилась. Сейчас я к тебе рыжего отправлю. Он выведет.
Справедливо рассудив, что уж Орнольф?то ее отыщет в любом закоулке этого бесконечного дома, Маришка только кивнула и двинулась дальше, осматриваться и удивляться. Чего уж теперь?то? Все равно крышу снесло — хуже уже не будет.
Орнольфа она увидела в следующей же зале, такой же светлой и воздушной, как все помещения Воратинклис. Датчанин смотрел поверх ее головы, Маришка невольно обернулась… и увидела Орнольфа. Помотала головой.
— Это портрет, — объяснил Орнольф, — я сам иногда пугаюсь. Не привык еще — он здесь недавно висит.
— Ничего себе, портрет! — Маришка подошла ближе, но пока не дотронулась до шершавого холста, иллюзия того, что перед ней живой человек, не рассеялась. — Это кто рисовал?
— Художник, — весело ответил датчанин, — не местный. Его?то мы в гости и ждем. В смысле, дождались. Ты вот на это взгляни!
Он взмахнул рукой, словно сдергивая со стены невидимое покрывало, и Маришка увидела. Альгирдаса. И он тоже был как живой, не отличить. Дух захватывало от такой красоты. И чудилось, он вот?вот шагнет вперед, пройдет через залу, чтобы оказаться рядом с Орнольфом — с тем, на портрете. Ведь никто, кроме Орнольфа, не в силах прогнать бесконечную, безмолвную печаль из светлых как небо глаз.
— Как грустно, — тихо сказала Маришка. Ей хотелось одновременно плакать и счастливо улыбаться. — Он не такой.
— Не такой. Потому, наверное, и велел портрет завесить. Не помню, чтобы он на него хоть раз с тех пор посмотрел. Только других?то нет. Не родился еще художник, способный Хельга изобразить и не спятить при этом.
— Один родился, — в ответ на улыбку Орнольфа просто необходимо было пошутить, хотя бы через силу, — кто?то же это нарисовал.
— Нордан? [31] — Орнольф состроил неописуемую гримасу. — Он не рождался. Он просто нашелся однажды. Привыкай, Марина, привыкай, у нас, чародеев, вся жизнь такая — все не как у людей.
* * *
Артур Нордан и брат его Альберт и впрямь не рождались, и в этом они были похожи на фейри. Целевой продукт. Но Хельга Артур сумел нарисовать, сохранив при этом рассудок, не потому, что походил на фейри, а потому что ему достаточно было один раз взглянуть на оригинал, чтобы написать портрет. Такой вот художник.
Познакомились они недавно, и Орнольф помнил их первую встречу. Хельг тоже помнил — такое не забывается. Тогда довелось «чистить» сразу два небоскреба — роскошные здания, напичканные офисами, полные живых людей, среди которых так непросто было отыскать фейри.
Что?то готовилось. Что?то чудовищное, но имеющее отношение только и исключительно к человеческим делам, поэтому вмешиваться, разбираться и пытаться предотвратить катастрофу ни Орнольф, ни Хельг не имели права. Они просто постарались сделать что могли, уничтожив как можно больше куиддих?корп , труподелов, и сохранив таким образом как можно больше человеческих жизней. Предчувствие скорой беды давило на виски, и глаза у Хельга были совершенно прозрачными, а от обыденной беззаботности смертных — глупых мотыльков, занятых своими бессмысленными делами, — хотелось кричать. Чтобы хоть криком заполнить пустоту перед скорой и страшной смертью.
Именно в тот день, именно в те два часа в небоскребах столкнулись друг с другом четверо охотников. А сами небоскребы столкнулись с пассажирскими самолетами.
То есть это, наверное, неправильно — так говорить. Следует сказать: самолеты столкнулись со зданиями. Да один черт, ничего доброго из этого не вышло. Ладно хоть куиддих?корп осталось не так много, и людей погибло меньше, чем мечталось голодным фейри.
А буквально через час, когда наконец?то разобрались между собой — кто есть кто, — и поняли, что встретились с союзниками, а не с врагами, Артур без обиняков попросил… нет, потребовал у Хельга:
— Сними серьгу.
Надо знать, как реагирует Паук на приказной тон, чтобы понять изумление Орнольфа, услышавшего неожиданно растерянное:
— Это неразумно, Нордан.
То есть, вот так вот! Не «пошел бы ты, Нордан», не «отвали, придурок», даже не коронное хельгово: «Что ты себе позволяешь?» «Неразумно» — всего?то лишь.
Хотя конечно с Артуром трудно было спорить. Харизматичный парень. А глаза безумные — куда там Пауку! Паук, он по природе своей сумасшедший, так сказать, сумасшедший естественным образом, а у Нордана безумие привнесенное, запредельное какое?то, лучше даже не думать о том, откуда оно взялось. Есть опасность убрести в размышления слишком уж далеко.