Нервно реагируют.
За обедом говорил в основном Куница. Лаки хоть и оттаял слегка, оставался угрюмым и молчаливым. Ну и ладно, Андрея это не беспокоило, Орнольфа — тем более. У того нашлось о чем поговорить с шаманом, ну а Андрей слушал. Не то, чтобы многое понимал, но было интересно.
Куница оказался не студентом и не хиппи. Университет он закончил и мог бы продолжать научную деятельность, однако предпочел вернуться в резервацию.
— И это меня спасло, — он лучезарно улыбнулся, — потому что когда пришли духи, им насрать было на высшее образование!
«Настоящий живой апач, — с легкой насмешкой над самим собой, констатировал Андрей, — сдуреть можно!»
На представителя кровожадного индейского племени Куница был не похож. Ни в каком месте. Он вообще на индейца не походил, если бы не амулеты.
А духам Северной Америки действительно не было дела до того, как много книг ты прочел.
И, кстати, им не было особого дела до того, как много ты прочел книг о духах, и насколько знаком с обрядами и суевериями многочисленных индейских племен. Духов волновала только кровь. Не в смысле кровопийства, хотя не без этого, а в смысле происхождения. Если что и уцелело здесь от прежней Америки, так это резервации. Не все и не полностью, но там земля хотя бы не превратилась в пустыню. И остались люди.
Шаманы остались.
Куница вот остался.
— Нет, — ответил он на невысказанный вопрос, — здесь не резервация, просто чистое место. Когда я сюда пришел, Лаки уже организовал оборону, и они принимали всех, кто выжил, только не знали, что пришельцев нужно проверять как следует. А умерших хоронить на деревьях.
— Мы их закапывали, — вставил Лаки, — срань господня, они выкапывались и уходили. И я считаю, нам повезло, что они уходили далеко. Но те мертвяки, которых мы вешаем на деревья, ведут себя лучше, это уж точно. Они просто гниют.
— Большая редкость в нынешние времена, — заметил Орнольф.
Андрей мог бы ожидать такого высказывания от Паука — тот умел огорошить, вовремя сказав какую?нибудь гадость, но от Касура, который всегда вел себя дипломатично… м?да. Век живи, век удивляйся.
— Много еще вы видели поселков? — спросил Куница после паузы, дождавшись, пока побагровевший вождь продолжит жевать. — В штате и вообще… И города, я имею в виду, большие города, что там?
— Вообще, города есть, — ответил Андрей, решив, что теперь его очередь быть дипломатом, — там людей почти не осталось, все поразбежались, а города есть. Да. Вообще. А в Америке — нет.
Угу. Хорошо сказал. Нет уж, дальше пусть лучше Орнольф, он обаятельный.
— Пятеро баб у нас тяжело больны, — угрюмо сообщил Лаки, когда обед закончился, и хозяева пустили?таки по кругу трубку с невыносимо едким табаком, — не знаю, что это за хрень, но оно никак не лечится. Куница прогнал духов, только пользы от этого пока не видно. Еще детей с десяток при смерти… — он поморщился, — этого добра навалом, а вот бабы у нас наперечет.
К этому Андрей за полгода тоже привык. К тому, что детей в поселках часто не считают за людей. До десяти лет они как бы не существуют, поскольку не приносят пользы, а только создают дополнительные трудности. Кормить малышей, конечно, кормят. И по возможности, учат. Но к смерти относятся… философски, что ли. Странно, это люди так быстро деградируют, или налет цивилизации оказался таким тонким?
Однако здесь… Опять «здесь», но ни Куница, ни Лаки не сочли нужным сказать пришельцам, как называется поселок. Тоже дело обычное — свои имена и имена своих поселений люди скрывали из элементарной осторожности. В общем, здесь, складывалось впечатление, все дети были сосчитаны и присмотрены. И больных малышей оказалось ровно десять.
Они лежали в детском отделении лазарета, и наличие такого отделения само по себе говорило в пользу Лаки. А может, Куницы. Кто из них решил придерживаться правил прежней жизни, не так уж важно. Андрей, входя в палату, глянул на Орнольфа, и тот кивнул:
— Злых духов здесь действительно нет. Работай, лейтенант.
Работай, лейтенант…
Чаще всего это приходилось слышать применительно к Маришке. «Работай!» — приказывал Паук, и она, сосредоточившись, начинала ворожбу.
Столько новых слов прижилось за последние месяцы… новые слова в новом мире. А как по?другому? Ворожба — это что?то из седой древности, но методы, используемые Маришкой, не похожи были ни на что, виденное Андреем раньше, и слов других для определения того, что она делала, не находилось.
Орнольф называет это ворожбой, Паук называет ворожбой, значит — это ворожба.
Никто из магов в ИПЭ не умел воевать.
Воевали такие, как Андрей. И такие, как Макс. Макс и сейчас совмещает обязанности бойца с функциями дипломата. А старлей Панкрашин переквалифицировался в лекаря. Кто из них полезнее, это еще вопрос, бойцов в отряде — четверо из пяти, а врач — один. Берегут врача, в бой не пускают. Однако нельзя не признать, что услуги медика в этом новом мире требуются значительно реже, чем боевые навыки.
Впрочем, стрелять?то он не разучился.
А Маришка так и не научилась. Хотя могла бы, за полгода.
Она так изменилась… стала совсем другая. Андрей заметил перемены еще в апреле, когда увидел ее рядом с Пауком. Тогда показалось, что Маришка просто стала красивее. Она всегда была ничего так, стильная девочка, и Андрей не видел разницы между «стильной» и «красивой», пока… ну, вот пока не посмотрел.