Духи молча вынесли тело. Большую часть. Остальные собирали… остальное.
— Хельг пил ее кровь? — требовательно и резко спросил Орнольф.
— Что? — Маришка боролась с тошнотой.
— Хельг. Пил. Ее. Кровь? — разделяя слова, повторил датчанин. — Или просто убил? Что ты видела?
— Просто?! — ошеломленно произнесла Маришка. — Просто? Это что, он ее убил? Альгирдас убил Аду Мартиновну?!
— Мариша, — Орнольф выволок неподвижное тело из?под доспехов, — отложи истерику, ладно? Мне сейчас — ну, никак не до тебя. Продержишься часок?
… — Орнольф, — пробормотал Паук. Тихо, почти жалобно, — не уходи…
— Конечно, не уйду, — Орнольф забыл о Маришке, наклонившись к распростертому у кровати телу. — Что ты, Эйни, разве я тебя оставлю?
На пальцах были когти — длинные, как ножи. Они судорожно скребли по ковру. Так дергаются лапы у раздавленного паука. Но Орнольф накрыл ладонью эту мерзкую, нечеловеческую руку, словно вобрал в себя агонизирующую дрожь и, обняв Альгирдаса за плечи, поднял с пола, прижимая к груди. С минуту он так и сидел, укачивая Паука, как будто успокаивал ребенка.
А тот вдруг вывернулся, совершенно не по?человечески, и впился зубами Орнольфу в шею.
Датчанин дернулся и втянул сквозь зубы воздух, но даже рук не разжал, чтобы если не отбросить чудовище, так хотя бы уронить обратно на пол. Зато Маришка снова чуть не заорала. До нее только сейчас дошло, что именно ей грозило.
До нее только сейчас дошло, что именно ей грозило.
Заорать у нее не получилось. Воздуха не хватило. А потом кто?то из духов закрыл дверь в комнату.
— Вампир, — сказала Маришка, глядя на Дюху.
— Вампир, — повторила она, взглянув на Макса.
Они уже были здесь. А как же? Когда что?то так ужасно рычит, а кто?то, не подумав, на этот рык несется, куда же деваться славным рыцарям?ипэсовцам? Только бежать следом.
— Можно было догадаться, — пробормотал Макс и добавил, поразмыслив: — Лучше вампир, чем… ну, чем то, что мы думали.
— Госпожа, — подал вдруг голос какой?то из духов, — ступайте в свои покои. Что будете пить: коньяк, водку или прикажете подать что?нибудь на свой выбор?
— Коньяк, — решил за Маришку Дюха.
Потом оба лейтенанта подхватили ее под руки и повели к дверям. Орнольф просил подождать с истерикой? Значит, придется подождать.
* * *
Плотные портьеры на окнах задернуты, чтобы в комнату не проник ни один рассветный луч. Если Хельг не видит солнца, приступы проходят легче.
Только не сегодня.
Орнольф продолжал укачивать Паука, время от времени, касаясь губами его лица.
Следовало расспросить духов о том, как госпожа Котлярчук попала в дом, да еще не куда?нибудь, а в личные паучьи покои. Следовало связаться с ИПЭ и устроить им разнос, чтобы раз и навсегда запомнили, чем заканчиваются нелегальные попытки контактов с Хельгом.
Ада…
Злые боги, она казалась такой осторожной. Такой умницей!..
И была так красива…
Недостаточно красива, чтобы пережить встречу со спятившим Пауком.
Обездвиживающий препарат: пятьдесят процентов — химия смертных, еще пятьдесят — чистые чары. Ничем другим Хельга не пронять.
Белая нежная кожа была, против обыкновения, теплой, почти человеческой.
Орнольф знал, что сейчас каждое движение причиняет Пауку невыносимую боль. Именно невыносимую — иначе черта с два бы он остановился. Когда?то оба решили, что нужно держать под рукой что?нибудь этакое… сильнодействующее. На всякий случай. От души надеясь, что случая не представится.
Действие вот этого, конкретного препарата Орнольф попробовал и на себе тоже. Ну да, дурак! Однако нужно было знать, что чувствует Эйни, когда зелье растекается по его жилам. Всегда нужно знать, какую боль причиняешь тому, кого любишь. Чтобы сто раз подумать, прежде чем сделать это. Чтобы не получилось как сегодня утром.
И не было больше таких рассветов.
Губы в серебре запекшейся крови шевельнулись, и Орнольф разобрал еле слышное:
— Рыжий…
— Не надо, — попросил датчанин, — не разговаривай пока.
— Не уходи.
— Я не уйду, Эйни. Я здесь. Это боль от зелья, не бойся, скоро…
— Не уходи, — повторил Паук. И Орнольф наконец?то понял, о чем он просит. И всей душой пожелал себе немедленно сдохнуть в корчах.
— Я буду слушаться тебя, — прерывистый шепот тупой пилой рвал что?то в душе, — правда буду, Орнольф… делать все, что ты скажешь. Я никогда больше… ничего… если ты не позволишь. Я… злые боги, ну я же и так принадлежу тебе!
— Это все рассвет, — Орнольф не мог больше слышать, не хотел и не собирался слушать, — это рассвет, сердце мое, ты все еще видишь алое солнце. Возвращайся скорее, и мы вместе посмеемся над нами обоими. Паук Гвинн Брэйрэ не продается — это знают все, это даже Змей знает, а уж я?то…
— Все хотят купить меня, — прошелестел Альгирдас, — такая чудная вещица, всем ее хочется, даже Змею, представляешь? — Он тихо рассмеялся, убивая последнюю надежду на то, что это рассветное безумие говорит его голосом.
— Четыреста лет назад, помнишь, я думал, ты примешь меня в подарок…
— Эйни…
— …но ты не принял. А сейчас я думаю, что меня все равно кто?нибудь купит. Рано или поздно. Так лучше уж, если это сделаешь ты… Вот. Сказал, — снова короткий смешок. — Я даже на «эйни» согласен. Только не оставляй меня больше, рыжий… Я боюсь одиночества.