К порогу испытаний Дигр и Орнольф подходили как равные, ненавидящие друг друга, и друг друга стоящие. А покинули Ниэв Эйд два разных человека. Один — конунг, боец и чародей, человек, к которому благосклонны боги. Второй — кровь от крови богов, и уже не человек.
Забыть о Дигре. И наконец?то начать звать его Хрольф, даже в мыслях. Потому что презирать и ненавидеть его теперь так же бессмысленно, как бессмысленно небу презирать и ненавидеть смертных.
…Темно?серые глаза Жилейне так близко, что становится неловко. Тепло, даже жарко и… нет, не по себе от такой близости.
— Я все слышу, — подает голос Хельг.
И Жилейне вспыхивает, отпрянув:
— Пойду поищу ягод.
Она грациозно поднимается, у нее красивая походка и красивое тело, и красивое, странное, тонкое лицо. Невозможно на нее насмотреться, не хочется отводить взгляд. А Хельг позволяет гадюке свернуться на своей груди и произносит в пространство:
— Не обижай ее, рыжий. Соври что?нибудь, скажи, что тебе нельзя жениться… — и, помолчав, спрашивает с несвойственной ему нерешительностью: — Она некрасивая, да?
— Очень красивая, — искренне отвечает Орнольф.
Хельг вытягивается на траве, закинув руки за голову, по?прежнему смотрит на солнце, и голос его задумчив:
— Никто не сватается к ней, даже как к дочке Старейшего. Мне кажется, они боятся ее.
«Что он видит? — думает, глядя на него Орнольф. — Как он видит? Что для него солнце? Пятно света в темноте, огненный шар или бледная тень, не имеющая ни формы, ни цвета?»
— Боятся не ее, — отвечает он медленно, — боятся тебя. И тут уж ничего не поделаешь.
И тут уж ничего не поделаешь.
Было в их красоте что?то нечеловеческое. Но нужно было увидеть Жилейне, чтобы разглядеть Хельга. И после с неприятным удивлением понять: близнецы похожи на фейри. Орнольфу приходилось видеть сидов , — не в тварном мире, конечно, а на Меже , — их пустые глаза и узкие лица наводили ужас, а тела были совершенны до полной нечеловечности. Злые твари, изгнанные из мира людей неведомой, но благой силой, сиды заморозили Межу холодом своего дыхания. И были они так жестоки, что даже те Гвинн Брэйрэ, чьи племена поклонялись чудовищам, а не богам, ужасались их.
И все же сиды были прекрасны.
Это признавали все.
Один взгляд на них способен был свести смертного с ума, лишить душевного покоя, поселить в сердце вечную, неизбывную тоску по недостижимому, невыразимому совершенству.
Во всяком случае, ничем кроме безумия нельзя было объяснить то, что в Ниэв Эйд Хельгу прощали все его выходки. И только старший наставник Син находил в себе силы хоть изредка наказывать паршивца.
А Жилейне не осознает своей красоты, дивной природной грации, прелести смешения мудрости и чистоты во взгляде. Она станет жрицей и, может быть, встретит человека, который сумеет оценить ее и с трепетной благодарностью примет доставшееся ему сокровище. Кого?нибудь из Гвинн Брэйрэ — запросто.
И Орнольф очень постарается сдержаться, чтобы не выбить из счастливчика саму мысль о сероглазой чародейке.
С какой радостью он позволил бы себе любить ее! Как противно было врать Хельгу, мол, дома, за морем, у него есть жена, бывшая пленница, и он не может обмануть ее. Хапту, значит, не может, а Хельга — запросто. Но ведь невозможно было сказать ему правду, сказать, что лица его и Жилейне сливаются перед глазами в одно — лицо сида с холодным пустым взглядом. И не понять: мужчина перед тобой или женщина, или в самом деле андрогин, воплотившийся в двух близнецах?
Чьи губы ищут твоего поцелуя? Брата? Сестры? Обоих вместе?..
И снова вспоминается Дигр, так и не ставший Гвинн Брэйрэ, но куда раньше Орнольфа сумевший разглядеть в диковатой красоте Хельга нечто выходящее за рамки человеческого понимания.
* * *
Впервые Орнольф побывал на земле Хельга сразу после баст. Новоиспеченный Гвинн Брэйрэ, получивший имя Касур, Бронзовый Молот Данов, твердо знающий, что гордиться принадлежностью к братству можно лишь в самых крайних случаях… и слегка ошарашенный тем, что малыш Эйни, оказывается, стал Гвинн Брэйрэ в первый месяц жизни. Хотя, казалось бы, мог догадаться, услышав, как он назвался Пауком.
Причем не просто Пауком, а Пауком Гвинн Брэйрэ.
Орнольф, разумеется, еще тогда понял, что Хельг в свои десять лет уже стал полноправным членом братства. Но, согласитесь, есть же разница между десятью годами и месяцем! В десять лет можно получить имя за какие?нибудь особые заслуги. Но как можно стать Гвинн Брэйрэ, не прожив и трех дюжин дней? Что ж, оказывается, можно, если ты такой, как Хельг. Особенный. Во всех смыслах — особенный.
Паук угадал с точностью до деталей: Син предложил Орнольфу стать наставником в Ниэв Эйд, клятвенно пообещав, что на долю Молота Данов достанет и подвигов, и чудовищ. Ну а о том, что героев хватает, а наставников для них всегда мало, Орнольф знал и сам. Конечно, он согласился.
И с огромным удовольствием убедился в том, что прав был в своих подозрениях относительно того, как именно учат в Ниэв Эйд. Наблюдая ветвящийся лабиринт открытых для учеников путей, Орнольф видел теперь, как из мальчишек, почти одинаковых в свои десять лет, создают Гвинн Брэйрэ. Таких разных, — куда более разных, чем обычные люди, — но связанных между собой нерушимыми узами крови. Такими они и выходили отсюда в мир, и все, от последнего подлеца до самого благородного воителя, от убийцы до поборника справедливости, Гвинн Брэйрэ были братьями друг для друга.
Такими они и выходили отсюда в мир, и все, от последнего подлеца до самого благородного воителя, от убийцы до поборника справедливости, Гвинн Брэйрэ были братьями друг для друга. Не всегда связывала их братская любовь — уж на то, как могут ненавидеть друг друга братья, Орнольф за свою жизнь насмотрелся досыта, — но обязательства и кровь были сильнее любых чувств, не важно, добрых или злых.
И уже не нужно было спрашивать у Сина, зачем нужны такие Гвинн Брэйрэ, как Жирный Пес, зачем нужны такие Гвинн Брэйрэ, как песья свора? Нужны. Чтобы убивать там, где остановится в нерешительности Паук, где не поднимется рука Молота Данов.