— Орнольф…
Темная кровь пачкала белый лен постели. Кровь… в Ниэв Эйд много говорили о крови.
Кидаясь от жестокости к заботливости, от гнева к преклонению, Хрольф терял себя. И обретал снова, только лишь взглянув в прозрачные холодные глаза. Он испробовал все — от самых утонченных пыток до самых изощренных ласк, которым научился у нежных и безумных ромеев, — но ни разу не добился отклика.
— Ты нужен мне, — твердил Дигр, как будто слова могли помочь, — нужен весь. Я хочу твое тело и я хочу твою душу, — я хочу тебя! Я люблю тебя и вожделею, и трепещу перед тобой. Но ты сам заставляешь меня причинять тебе боль. Снова и снова. Тогда как всё, о чем я мечтаю, это любить тебя, и служить тебе, только бы знать, что ты тоже… нет, только бы знать, что у меня есть хотя бы надежда!
Надежды не было. Альгирдас просто не слышал его. Боль он чувствовал, да, но даже об этом Хрольф мог лишь догадываться, глядя в расширившиеся до края радужки зрачки и различая в почти беззвучном стоне:
— Орнольф…
— Я могу взять тебя силой, — говорил Хрольф, — могу сделать все, что пожелаю.
И не верил сам.
Он не мог.
Отчаявшись, потерявшись во тьме собственных желаний, он призвал к себе троих дружинников. Бросил Паука им под ноги и остался смотреть, разрываясь между стремлением немедля отменить жестокий приказ и сосущим желанием сделать любимому, ненавистному человеку как можно больнее.
Что он мнит о себе? Кем считает своего хозяина, если позволяет себе брезговать им? Забыл плети на конюшне? Ну, так сейчас он узнает, что такое настоящая боль.
Хрольф смотрел. Но так и не увидел, что сделал Альгирдас. Просто один из его дружинников согнулся пополам, прижав ладонями низ живота, и кровь стремительно хлынула между пальцев. А второй, пока первый заваливался на бок, осел на колени, глядя себе за спину. И третий кашлял кровью, хватаясь за выбитый кадык.
Паук? Змея!.. Он не мог причинить вреда хозяину, но, проклятый раб, он по?прежнему мог убивать людей.
И он убил. Троих за один миг.
И, безвольно уронив тонкие руки, медленно поднял голову, глядя прямо в лицо Хрольфа.
Неуязвимый. Недоступный. Бесконечно и бесполезно покорный воле хозяина.
И даже судьба Эльне, даже участь маленького Наривиласа перестали быть предметом торга. Потому что за них Хрольф получил тело Альгирдаса. Безупречное, совершенное, дивное тело, ставшее игрушкой в его руках.
Потому что за них Хрольф получил тело Альгирдаса. Безупречное, совершенное, дивное тело, ставшее игрушкой в его руках. Но душа, — та самая звезда, что недосягаемо пылает в темном небе, — душа оставалась бесконечно далекой.
Хуже всего было то, что Дигр сам сделал все, чтобы потерять ее.
И так давно не слышал голоса Паука, что начал тосковать о дерзостях, на которые тот осмеливался поначалу.
— Кто для тебя Орнольф? — спросил однажды, даже не надеясь на ответ.
— Орнольф, — повторил как эхо Альгирдас. И пока Хрольф таращился на него, онемев от изумления, добавил шепотом: — Кровь… не слышит меня.
— Ты звал его, — осторожно проговорил Хрольф, боясь спугнуть медленно возвращающуюся душу своего пленника, — ты зовешь его каждый раз, когда…
Что? Что сказать? Когда я убиваю тебя? Когда я тебя пытаю? Когда ты забываешь себя от боли, которую я причинил?
— Когда льется кровь, — тихо проговорил Паук, — наша… Мы слышим. Мы приходим, чтобы спасти. Но золото… — он приподнял руки в блестящих браслетах. И столько безнадежной тоски было в этом жесте, что Хрольф едва не кликнул мастера с приказом немедля разомкнуть драгоценные оковы.
— Золото, — тоскливо прошептал Альгирдас.
— Орнольф! — Хрольф ухватился за имя, волшебным образом вернувшее к жизни его любовь. — Мой брат. Он всегда заступался за тебя, да? Еще тогда… ну…
Ну, за что же это?! Почему, о чем бы ни зашла речь, она сворачивает к боли и обидам?
— Когда ты называл меня белоглазым и кидал камни, — равнодушно произнес Альгирдас, — Орнольф разогнал вас. Но мне не нужно было заступничество. Тогда, — тихо уточнил он.
— Я не хотел! — Хрольф схватил его руки, поцеловал пальцы и торопливо опустил голову, боясь увидеть в дымчатых глазах знакомую отчужденность. — Я любил тебя. Уже тогда. Бредил тобой и боялся, что кто?нибудь это заметит. Я мечтал, чтобы ты заговорил со мной, хотя бы обратил внимание, но всякий раз, когда мне казалось, что вот сейчас ты скажешь что?нибудь… хоть что?то хорошее, я пугался, что ты, и другие, что все поймут. И я… Наставники приказали мне уехать из Ниэв Эйд. Мне казалось, что я умру, если не буду видеть тебя. Казалось, я смогу забыть, если никогда больше тебя не увижу. Но потом, ты помнишь, мы встретились снова… ты пришел за Эльне, а я увидел тебя вновь, и…
Не договорив, он всей кожей почувствовал вдруг мучительную неловкость Альгирдаса, нагого и беспомощного, лежащего в его постели, слушая признания в любви. Отпустив холодные тонкие пальцы, Хрольф торопливо накрыл возлюбленного шелковым одеялом, обнял за плечи, помогая сесть, заботливо взбил подушки.
И не удержался, протянул руку, зарылся пальцами в густые гладкие волосы. Как он любил делать это! Дыхание перехватывало от наслаждения такой лаской. Сейчас бы еще провести большим пальцем по его сжатым губам, почувствовать их дрожь, представить отчетливо до боли в паху, какими нежными могут быть эти губы, раскрывшись для поцелуя…