Не помог.
Не успел.
— Просто позволь мне сделать это, — снова смягчился голос Паука. — Месть, Орнольф, — быстрая, как укус, и сладкая, как глоток крови… Ты же не хочешь, чтобы я погиб, не отдав долгов?
— Ты уже мертв.
— Но я еще здесь. И от тебя зависит, уйду ли я сейчас, чтобы вернуться к рассвету, или уйду навсегда. Как думаешь, Гвинн Брэйрэ смогут найти своего Паука? А если найдут, как быстро они сладят со мной? И чего это будет стоить?
— Ты не можешь ворожить.
— Да, — и Альгирдас протянул Орнольфу скованные руки, — сними это, прошу. Я вернусь к утру, рыжий. Обещаю.
Удивляясь тому, что делает, дан освободил его от браслетов.
Альгирдас, брезгливо шипя, по?кошачьи тряхнул одной ногой, затем другой, и разомкнувшиеся золотые кандалы упали на грязный пол.
— Так намного лучше, — глубоко вздохнув, он расправил плечи, — я словно заново родился. В хорошем смысле, Орнольф. Я говорю не о своей смерти.
Пройдя в глубь усыпальницы, туда, где лежало тело хозяина этого места — вполне себе порядочного мертвеца, хоть и совсем не человека, — Альгирдас принялся деловито обследовать лари и сундуки, окружавшие покойного.
— Ты что делаешь? — Орнольф не понимал себя, не понимал Хельга, не понимал вообще ничего.
— Одеваюсь, — Альгирдас покрутил в руках лежавший рядом с мертвецом боевой рог. — Этого покойника все равно как с меня лепили. Ты же помнишь: фейри хоронили в курганах Старейших… или как они называют своих конунгов? — он преспокойно натянул на себя найденные в сундуке штаны, рубашку из тонкого полотна, удобные сапоги. — И одежду им на тот свет давали отличную, чтоб навсегда, — подпоясался украшенным самоцветами поясом. — И утварь дорогую, — по полу со звоном раскатились чеканные кубки. — И оружие, — Альгирдас с особым удовольствием вынул прямо из мертвых рук длинный меч с овальной гардой, взвесил в ладонях и положил обратно. — Ты же не хочешь, рыжий, чтобы я явился туда голым…
— Да тебе?то можно, — проворчал Орнольф, смерив его насмешливым взглядом, — ты у нас красавчик — хоть одетый, хоть раздетый. Тебя, говорят, не отец с матерью делали, сам знаешь, чем, а боги. Руками, — уточнил он, чтобы разрядить вдруг возникшее напряжение.
Альгирдас хмыкнул. Молча прошел мимо Орнольфа к выходу из усыпальницы.
— Вернусь к утру, — бросил уже снаружи.
Некоторое время Орнольф обалдело молчал, глядя на светлый проем входа. Потом понял, что действительно сам, вот только что отпустил на свободу упыря, да мало того — упыря?чародея! Еще подумав, вслушавшись в себя, осознал, что не чувствует за собой особой вины.
— Что ж я сделал?то?! — воззвал дан в пустоту. И задумчиво уселся рядом с древним покойником.
Наверное, это было плохо, но главное, что беспокоило Орнольфа сейчас, это то, что Хельг ушел один. Где это видано, чтобы не мог рассчитывать на помощь друга тот, чьей семье угрожает опасность? Нигде не видано — только здесь, на земле Альгирдаса, два Гвинн Брэйрэ встретились и разошлись, как ни в чем не бывало.
Один — спасать жену и сына. Второй — тупо сидеть, ожидая, вернется ли тот живым… м?да… ожидая, вернется ли. Следовало пойти вместе с Хельгом, по совести, по зову сердца — да, следовало. Но вот долг не позволял. Потому что задуманное Пауком наверняка включало в себя убийство людей упырем, и Орнольф, Бронзовый Молот Данов, не мог принять в этом участие. Гвинн Брэйрэ защищают людей от нечисти, а не дерутся с ней плечом к плечу.
Нахмурив брови, Орнольф постарался объяснить себе все это как можно доходчивей. Вроде бы, получилось. И, кстати, о мертвяках: тех, что в изобилии валялись на полу усыпальницы, следовало сжечь. Потому что через несколько дней, или… — Орнольф попинал ногами изуродованные тела, похмыкал уважительно, — через несколько лун, они поднимутся, слабые и очень голодные. Раз уж представилась оказия, надо вычистить это гнездо.
Он обошел упокоище, внимательно глядя под ноги, искал недобитков, тех, кто может попытаться вскочить и убежать из пламени. Поддел ногой остатки золотой гривны. Красивой такой… Подобрал украшение и застыл, раздувая ноздри. А потом вдруг зарычал, саданув кулаком по окаменевшему столбу свода. Золотая гривна, залитая кровью, волшебной кровью Гвинн Брэйрэ. Золотой ошейник! Боги, или вы ослепили Орнольфа Гуннарсона, или помутился его разум? Что за беда стряслась с Хельгом? Как позволил он заковать себя в золотые цепи? Почему не позвал на помощь? Как оказался в гнезде навьев, нагой и безоружный, истекающий кровью?! Ты же видел все это золото на нем, Орнольф, видел кровь и даже не спросил, что случилось! Через что прошел Эйни? Ты не спросил, нужна ли ему помощь…
И что он делает сейчас с теми, кто обрек его на смерть?
Альгирдас издалека увидел зарево пожара. Он спешил, бежал в темноте по знакомому как родной дом густому лесу, но, увидев отсветы огня на кронах, крикнул:
— Этейул!
И взлетел над деревьями, быстрее сокола помчавшись к полыхающему терему.
Горело все. Уже обрушилась кровля, и никого живого не могло остаться внутри, но Паук, на ходу плетя узор защиты от огня, ворвался в дом, расшвыривая падающие сверху горящие балки. Он искал и до холода в сердце боялся найти, и все?таки нашел… то, что осталось от отца. Оржелиса оставили сгореть живьем — связали и бросили прямо в его покоях, — и Альгирдас не смог бы уже опознать тело, если бы не кровь — своя, волшебная, — которой осталось совсем немного.