Охотник за смертью

Когда?то он казался ей высоким. Он вроде бы и был выше всех остальных. А может, вел себя так, что казался выше. Но это было шесть лет назад. И там был другой человек. Мальчик, волшебный и странный, и Маришка считала его красивым, с его светлыми волосами и черными глазами, узкими и длинными, как на японских картинах. Что ж, нужно было увидеть Альгирдаса, чтобы понять, какова настоящая красота.

Альгирдас. Он был сейчас с ней, на другом конце паутины. Никто не отпустил бы ее одну сюда, в логово людоеда. Достаточно было прислушаться, чтобы различить в тихом звоне натянутой нити спокойную улыбку Паука. Но Маришка не прислушивалась. Ей не было страшно. Человек, вытянувшийся поверх одеял на узкой откидной койке, не пугал и не походил на убийцу.

Ей не было страшно. Человек, вытянувшийся поверх одеял на узкой откидной койке, не пугал и не походил на убийцу. Он и правда был маленьким и очень худым, и совсем не страшным. Маришка с некоторой оторопью поняла, что жалеет его. Это, определенно, было не то, что от нее требовалось. Но ничего другого, никаких больше чувств отыскать в себе не могла.

Однако надо было спасать его… надо было, потому что сам он уже не мог себе помочь. Смирился с тем, что умрет. Вот прямо сейчас — Маришка даже вздрогнула, когда в нее волной толкнулись чужие чувства. Безнадежность и страх.

Страх.

И безнадежность.

— Я не знала, что ты так легко сдаешься, — произнесла она, по?прежнему не испытывая ничего, кроме тихой жалости, изо всех сил заставляя себя улыбнуться.

И различила на худом лице ответную улыбку.

Маришка думала, что Альгирдас помог вспомнить все. Все, что было. А оказалось, что они оба забыли, не знали, не подумали, не поняли… вот этой улыбки. Одной из тысячи, или из миллиона, или сколько там было масок у ее убийцы. Одной — настоящей.

«Олег, — проговорила Маришка про себя, по?новому (по?старому?) принимая его имя, — Олежка…»

Как бусина по ниточке, она скользнула к койке, села на край. Захотелось, как когда?то давно, коснуться его лица. Тогда у него была гладкая кожа и нежные, чуткие губы, а глаза улыбались, даже если он был серьезным. Сейчас на запавших щеках поблескивала светлая щетина, и коросточка крови запеклась на губах.

Он открыл глаза.

И Маришка соскользнула туда — в пустоту, в бездну.

В огонь.

В тепло. В солнечный свет. В летнюю ночь. Под чужие звезды, под ласковое небо… и как будто — домой, домой, в настоящий дом, далекий, неведомый, но желанный.

В горькую нежность, которую он, — Олег, Олежка, Зверь, ее Зверь — называл любовью. Он не умел любить по?другому. Ну и что? Зато другие не умели любить так, как он.

И он называл ее Маринкой. Всегда. Точно так же называл ее Паук. Хотел, чтобы она помнила, вспоминала, не забывала. Тоже — навсегда.

«Жертва должна быть добровольной», — сказал Артур.

Кто?нибудь понял, что он имел в виду? Вряд ли.

«Не пытайся обмануть его, — предупредил Орнольф, — он читает души, видит насквозь».

«Не пугайте ребенка, — холодно протянул Паук. — То, что он не такой как вы, еще не значит, что у него нет сердца».

Восприимчивость Маришки к эмоциям к тому моменту обострилась уже донельзя, и она кожей ощутила неловкость, возникшую после этих слов.

«Извини», — попросил Орнольф.

«М?да…», — пробормотал Артур.

А Альберт лишь пожал плечами и сердито спросил: «Ну что, мы делаем пробой, или рефлексируем?»

Конечно, все выбрали пробой.

Почему она думала, что влюбилась в Паука? Потому что Паук красив? Потому что Паук желанен, и невозможно не любить его, невозможно его… не хотеть? Но его совершенная, ледяная красота погасла, как гаснет звездный свет, когда восходит солнце. Огромное, яркое и теплое солнце. Ее маленькое и хрупкое, умирающее солнце. Ее любовь, с серебряными волосами, с глазами цвета крепкого кофе, с искусанными губами и трехдневной колючей щетиной.

Ей бы плакать от жалости, уже не к нему — к себе. А она улыбалась. Потому что Олег улыбался. Она смеялась, потому что он смеялся сам над собой. Она говорила ему, что он — человек, человек, а не зверь, что у него есть сердце, есть душа, что он может любить. А он не верил — он не умел верить.

Разучился.

А Маришке хотелось остаться здесь навсегда. В чужой реальности, которая на самом деле была для нее родной.

На чужой планете, которая тоже могла бы стать родной, потому что самый близкий, самый нужный ей человек был здесь. Остаться с чудовищем, с людоедом, с убийцей ее брата, с тем, кто отнял жизнь у всей ее семьи, отнял и подарил новую. Другую. С самого начала, и уже без него. В безопасности.

Без любви.

Без его искаженной, неправильной, опасной любви.

«Он преступник, Маринка, — услышала она издалека, с другого конца нити?паутинки, — он убил множество людей, его ищут, его не оставят в покое, его найдут рано или поздно. И тогда ты ничем не сможешь помочь ему. Только помешаешь. Если ты будешь рядом, он не сможет защитить себя».

«Ненавижу!!! — крикнула она беззвучно, но так громко, что паутина зазвенела гитарной струной. — Ненавижу тебя!»

«Редкий случай, — мягко ответил Паук. — Ладно, я увидел все, что нужно. В нем еще достаточно силы, чтобы выжить сейчас, а дальше — посмотрим. Теперь пусти?ка меня за руль. Надо научить его как пользоваться тем, что осталось».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241