Увы. Подвига Альгирдас так и не совершил.
…- Мне тяжело быть рядом с тобой. — Орнольф отводил взгляд, смотрел в сторону. Серые глаза с брызгами золота… Рыжий, ты никогда не думал о том, что Паук знает, какого цвета твои глаза не только потому, что ты всегда рядом?
— Дурная кровь, наверное… ты ведь помнишь Дигра? Бороться с демоном в собственной душе все труднее. И я начинаю бояться себя.
— Или меня? — спросил Альгирдас. — Или того, что можешь получить то, чего хочешь?
Паук далеко не всегда понимал, что движет его единственным и любимым братом в тех делах, которые Орнольф вел со смертными. Не понимал, но очень долго, четыре суматошных, яростных, кровавых и деятельных века это не мешало им быть вместе. Ругаться из?за ерунды, сражаться против общих врагов, отстаивать разные идеалы, и спасать друг другу головы. Не мешало заниматься одним общим делом, продолжая работу Гвинн Брэйрэ. И даже то, что Орнольф слишком уж привязался к смертным, восхищался ими, сочувствовал, даже помогал иногда, хоть и было непонятным, казалось вполне естественным. Он же человек, Молот Данов, живой человек, и он так много знает о людях.
Он все чаще говорил, что времена изменились, изменился весь мир. Что нельзя больше оставаться на обочине, иначе жизнь, течение которой все ускорялось, начнет проноситься мимо слишком быстро. Он сказал, что они больше не могут позволить себе быть в стороне от смертных. То, что позволено было трем тысячам бессмертных, недопустимо для двоих. Одиночество смертельно.
— Мне тяжело быть рядом с тобой…
Орнольф не считал ровней новых братьев — тех, кому отдавал Альгирдас отнятую у Гвинн Брэйрэ Силу. Альгирдас и сам не считал их ровней. И отчаянно нуждался в рыжем. Если бы это было возможно, он отыскал бы себе место в его мире, в большой шумной жизни.
Не потому, что Орнольф был так уж убедителен, а просто чтобы не видеть, как единственный друг все больше отдаляется, все больше становится чужим. Но набравшая силу вера в Белого бога, вера в бога единого, как бы он ни назывался, гнала его и от христиан, и от мусульман, вынуждала уходить на ту самую обочину.
— Я начинаю бояться себя…
Мир был несоизмеримо больше, чем мог или хотел видеть Орнольф. Но Молот Данов выбрал лишь один путь из бесконечного множества. А Пауку на этом пути не оказалось места.
Бывает…
Альгирдас был другим. Просто — другим. Никакие обряды наставника Сина не очистили его окончательно. И он скорее откусил бы себе язык, чем признался Орнольфу, что сторонится его возлюбленных смертных не из упрямства и уж, конечно, не из гордыни, а потому лишь, что не может оставаться среди них.
Рыжий проявил достаточно терпения, нянчась с ним в течение четырех столетий. Ожидать, что он останется рядом навсегда, было бы просто глупо. Да к тому же, что значит «рядом» или «далеко» для Гвинн Брэйрэ? Для тех, у кого общая кровь и планета одна на двоих, а расстояний не существует?
— Бороться с демоном в собственной душе…
Боги, а ведь казалось, что это так просто.
— …Ты помнишь Дигра? Бороться с демоном в собственной душе все труднее. И я начинаю бояться себя.
— Или меня? — спросил Альгирдас. — Или того, что можешь получить то, чего хочешь?
Он сказал то, что думал. Высказал то, что чувствовал. Честно и… легко. Что же сложного в таких простых словах, что сложного в том, чтобы сказать правду?
И он никак не ожидал получить в ответ недоверчивое и удивленное:
— Ты настолько не хочешь, чтобы я уходил?
Не ожидал. А когда понял, о чем говорил Орнольф, удивился: почему небо не упало на землю, почему не вышли из берегов моря, почему не раскололась планета — почему?! Все это случилось только с ним.
— Я не продаюсь, — сказал он, удерживаясь от желания немедля, сию секунду сделать что?нибудь по?настоящему страшное. Что?нибудь сравнимое с тем, что только что сделал Орнольф.
— Ну, извини, — рыжий развел руками, — может быть, на твоем языке это называется иначе.
Да, разумеется. На его языке это называлось иначе. И Альгирдас почему?то думал, что Орнольф знает этот язык. Оказалось, что нет.
Стало смешно. Дождь пошел, настоящий ливень, с грохотом — по крыше, чавкая — по земле, звонко — по доскам крыльца. Альгирдас смеялся вместе с дождем. Нет. Дождь плакал, заходился в рыданиях, а Альгирдас смеялся. Люди, они такие странные, они делают простое сложным и все время стараются усложнить то, что сделали, чтобы окончательно запутаться самим и запутать всех других.
— Я устал от этого, Хельг, — сказал Орнольф, заталкивая его обратно под крышу. — С тобой иногда бывает так нелегко.
— Ты устал от меня? — уточнил Альгирдас, все еще улыбаясь. Ему было все равно. Тогда казалось, что все равно.
— И от тебя тоже, — ответил Орнольф. — Мне нужно уйти, нужно время, чтобы отдохнуть и во всем разобраться.
— Уходи, — Альгирдас пожал плечами, — разбирайся. Я подожду.
ГЛАВА 1
Я подожду…
Он не верил, что Орнольф вернется. Он знал. Разум и сердце заключили союз, нарушили все правила и законы, требующие, чтобы чувства и здравый смысл всегда смотрели в разные стороны. И Альгирдас знал: Орнольф вернется.
«Сегодня». Он говорил себе это каждый день. Когда утренняя заря выпускала его из объятий безумия, первой мыслью всегда было: «сегодня вернется Орнольф».
И нужно только подождать. Дел?то хватало, дел даже на двоих было много, а уж в одиночку Альгирдас едва справлялся. Поэтому ожидание не мучило, оно было даже радостным. Орнольф вернется. Вот?вот…
Солнце уходило к закату, становилось алым и безумие подступало вновь.