— Нет, кроме шуток. Вы взаправду думаете, что те, кто умнее, всегда полнеют?
— Святая истина. Вот почему нам с тобой приходится больше работать.
— Только не говорите, что вы соблюдаете одну из тех диет… Ну, когда можно есть все, что хочется, кроме белого.
— Точно, малышка. Ничего белого, кроме женщин. Возьмем, к примеру, меня, а? Был бы наркодилером, разве бы о чем-то думал? Жрал бы все подряд. «Туинкиз», «Мун пайз», белый хлеб, желе. Но тогда бы у меня и мозгов не было, верно? Подумай сама, всех этих наркобаронов убивают только потому, что они тупы, а тупы они потому, что у них нет жирка, потому что лопают белую дрянь.
Их голоса и смех стихают, когда Скарпетта поворачивает в знакомый до мелочей коридор, застланный серой дорожкой с жестким ворсом, дорожкой, которую выбирала она сама, когда устраивалась на новом месте.
— Его присутствие абсолютно неуместно, — говорит доктор Маркус. — Одно из моих неукоснительных требований — это соблюдение приличий.
Стены обтерлись, репродукции Нормана Рокуэлла — Кей сама покупала их и вставляла в рамки — покосились, а две вообще отсутствуют. Проходя по коридору, Скарпетта заглядывает в открытые двери кабинетов, замечает неряшливые горки бумаг, разбросанные папки, сложные микроскопы, похожие на больших утомленных серых птиц, взгромоздившихся на заваленные хламом столы.
Все эти картины и звуки тянутся к ней, как руки нуждающихся и забытых, и в глубине ее рождается ощущение утраты, и от этого ей так больно, как не было уже давно.
— Теперь припоминаю. К сожалению, ничего хорошего. Печально известный Питер Марано. Да уж, репутацию он себе заработал…
— Марино, — поправляет она.
Поворот направо, и доктор Маркус открывает тяжелую деревянную дверь в библиотеку. Кей встречают медицинские книги и справочники, забытые на столах и вкривь и вкось, как пьяные, притулившиеся на полках. Огромный, в форме подковы, стол завален журналами, клочками бумаги, грязными чашками и даже коробками из-под пончиков. Она оглядывается, и сердце тяжело бухает в груди. Скарпетта сама спроектировала это прекрасное помещение и гордилась тем, что нашла для него фонды, потому что учебники и сама библиотека обходятся безумно дорого, а власти скупятся на выделение средств для учреждения, чьи пациенты уже мертвы. Взгляд ее задерживается на собрании «Невропатологии» Гринфилда и подборке обзоров судебной практики, попавших сюда из ее личной коллекции. Тома стоят не по порядку. Один — вверх ногами. Злость выпускает шипы.
Кей переводит взгляд на доктора Маркуса.
— Думаю, нам стоит договориться об общих правилах.
— Боже, Кей, что вы такое говорите? Какие еще общие правила? — спрашивает тот, пытаясь изобразить недоумение и досаду.
Невероятно. Откуда такой покровительственный тон? Откуда эта снисходительность? Он напоминает адвоката, не очень хорошего, старающегося слукавить, обмануть, ввести в заблуждение суд, сделать вид, что за ее спиной нет семнадцати лет работы, и обращающегося к ней, стоящей на месте свидетеля, намеренно оскорбительно — «мэм», «миссис» или «мисс» или, что хуже всего, «Кей».
— Я чувствую, что мое присутствие здесь нежелательно… — начинает она.
— Нежелательно? Боюсь, не понимаю, что…
— Думаю, понимаете.
— Давайте не будем исходить из предположений.
— Пожалуйста, доктор Маркус, не перебивайте меня. Я вовсе не обязана здесь находиться. — Кей смотрит на захламленные столы и неполюбившиеся книги и думает, так ли он относится к собственным вещам. — Что, скажите мне, случилось с библиотекой?
Ему требуется некоторое время, чтобы понять, о чем речь, а когда озарение приходит, доктор Маркус сухо отвечает:
— Студенты. Были здесь сегодня. По-видимому, их не научили убирать за собой.
— Сильно же они изменились за пять лет, — сдержанно замечает Кей.
— Возможно, вы неверно интерпретировали мое сегодняшнее настроение, — отвечает доктор Маркус тем же льстивым тоном, каким разговаривал накануне по телефону. — Допускаю, у меня много забот, но я рад, что вы отозвались на приглашение и приехали.
— Радости я не заметила. — Скарпетта смотрит доктору в глаза, он же старательно избегает встречаться с ней взглядом. — Давайте с этого и начнем. Не я вам звонила. Вы позвонили мне. Почему? — Спросить надо было вчера, думает она. Еще вчера.
— Мне казалось, Кей, я объяснил это достаточно ясно. Вы опытный и весьма уважаемый специалист, известный консультант. — Прозвучало фальшиво и неискренне. Так говорят о том, кого втайне терпеть не могут.
— Мы незнакомы. Мы ни разу не встречались. Трудно поверить, что вы позвонили мне только потому, что я уважаемый специалист или известный консультант. — Скарпетта складывает руки на груди и думает, что поступила правильно, надев деловой темный костюм. — Я не играю в игры, доктор Маркус.
— У меня определенно нет времени на игры. — Маскировка под сердечность отброшена, мелочность проступает в чертах лица как лезвие бритвы.
— У меня определенно нет времени на игры. — Маскировка под сердечность отброшена, мелочность проступает в чертах лица как лезвие бритвы.
— Вам кто-то меня предложил? Вам приказали позвонить мне? — Она уже не сомневается, что здесь попахивает политикой.