Время раннее, и в магазинчике лишь несколько человек. Мужчины в стильных деловых костюмах покупают кофе и держатся так, словно их ждут важные дела, а их жизнь исполнена важности и смысла. Марино таких не переносит, а потому и Джеймс-сентр ему не по душе. Он знает этот тип. Знает его с детства. Люди этого типа не знают людей типа Марино и не пытаются их узнать. Злой на них, на себя и на весь мир, он направляется к прилавку и, когда мимо, не замечая и как будто не видя его, проходит мужчина в черном, в мелкую полоску, костюме, думает: «Ты ни хрена не знаешь и ни хрена не понимаешь».
Воздух в лавке пропитан стойким сладковатым ароматом, симфонией табачных запахов, пробуждающих в нем острое, ностальгическое желание, которое Марино не понимает, но объясняет отказом от курения. Ему чертовски хочется курить, и это печалит его и огорчает. От этого ноет сердце и болит душа. Никогда больше он не сможет покурить так, как курил когда-то. Он обманывал себя, говорил, что ничто не помешает при желании побаловаться сигареткой. Он убаюкивал себя мифом, что надежда еще есть. Оказалось, надежды нет. Нет и не было. Его страстная, отчаянная любовь к табаку безнадежна. Никогда больше он не сможет чиркнуть спичкой, прикурить, глубоко, всласть затянуться и испытать при этом ничем не замутненную радость, ощутить кайф, почувствовать ни с чем не сравнимое облегчение — все то, жаждой чего наполнена каждая минута жизни. С этой жаждой он просыпается утром и ложится спать. Эта жажда мучит его во сне и терзает, когда он бодрствует. Взглянув на часы, Марино думает о Кей. Улетела она, или рейс задержан? В последние дни их только и задерживают.
Врач сказал, что если он не бросит курить, то к пятидесяти годам будет носить кислородный баллон и в конце концов умрет от нехватки воздуха, задыхаясь, как бедняжка Джилли, которая билась и извивалась под навалившимся на нее уродом. Каждая ее клеточка требовала воздуха, и рот пытался позвать на помощь маму и папу, но она так и не смогла издать ни звука. Чем заслужила девочка такую смерть? Ничем. Думая о Джилли, Марино окидывает взглядом коробки с сигарами на темных деревянных полках. Скарпетта, наверное, уже идет на посадку. Взгляд на секунду останавливается на коробке с сигарами «Ромео и Джульетта». Если рейс не задержали, то она уже на борту и летит в Денвер. Марино ощущает неприятную пустоту вокруг сердца и стыд в каком-то потаенном уголке души, а потом все заслоняет злость.
— Дайте знать, если потребуется помощь, — говорит мужчина в сером свитере с У-образным вырезом и коричневых вельветовых брюках. И цвет одежды, и седые волосы напоминают Марино о табаке и дыме. Мужчина, работая в табачной лавке, приобрел цвет дыма. Может быть, приходя в конце дня домой, он вдыхает любой дым, какой только пожелает, тогда как Марино, вернувшись домой или в номер отеля, не может не то что затянуться, а и просто понюхать дым. Теперь правда открылась ему. Сделать уже ничего нельзя. С курением покончено. Он только обманывал себя тщетными надеждами. Вместе с осознанием истины приходят стыд и скорбь.
Марино опускает руку в карман куртки и достает кассовый чек, который Скарпетта нашла на полу в бывшем анатомическом отделении старого корпуса. Чек лежит в прозрачном пластиковом пакетике, и Марино кладет его на прилавок.
— Давно здесь работаете? — спрашивает он.
— Двенадцатый год пошел, — отвечает мужчина за прилавком и улыбается, но в серых глазах клубится страх, рассеивать который Марино не собирается.
— Тогда вы знаете Эдгара Аллана Поуга. Приходил сюда четырнадцатого сентября. Купил вот эти сигары.
Серый мужчина хмурится и наклоняется, чтобы посмотреть на чек.
— Да, это наш чек.
— Неужели, Шерлок? Я говорю о невысоком толстом парне с рыжими волосами. Ему за тридцать. Одно время работал в здешнем морге. — Марино кивает в сторону Четырнадцатой улицы.
Ему за тридцать. Одно время работал в здешнем морге. — Марино кивает в сторону Четырнадцатой улицы. — Возможно, вел себя немного странно.
Человек цвета дыма то и дело посматривает на бейсболку на голове посетителя и все заметнее бледнеет и нервничает.
— Мы не продаем кубинские сигары.
— Что?
— Если дело в этом, то… Да, он спрашивал, но мы их не продаем.
— Он заходил сюда спросить насчет кубинских сигар?
— Да. И был очень настойчив. Особенно в последний раз. Но мы не продаем кубинские сигары. Мы вообще не продаем ничего незаконного.
— Я ни в чем вас не обвиняю. И я не ATO, не ФБР, не министерство здравоохранения и даже не пасхальный кролик, чтоб ему. Мне начхать, продаете вы кубинские сигары или нет.
— Мы не продаем. Клянусь…
— Мне нужен Поуг. Так что рассказывайте.
— Я его помню. — Лицо человека за прилавком становится серее дыма. — Да, он спрашивал у меня кубинские сигары. Не доминиканские, они у нас есть, а именно кубинские. Я сказал, что мы не торгуем кубинскими. Они запрещены. Вы ведь нездешний, да?
— Нездешний, это уж точно, — отвечает Марино. — Что еще сказал Поуг? И когда это было? Когда он приходил сюда в последний раз?
Продавец смотрит на чек.
— После вот этого он заходил еще однажды. Наверно, в октябре. Да, последний раз в октябре. Появлялся тут примерно раз в месяц. Странный покупатель. Очень странный.