— Ладно. У меня разболтались нервы. Я сама не своя. Я допустила промашку, — говорит Люси, стараясь сосредоточиться на дороге. Неужели Руди прав и она действительно теряет контроль над собой? — То, что случилось, не должно было случиться. Ни при каких обстоятельствах. Я слишком осторожна для такого дерьма.
— Ты — да. Она — нет. — Руди упрямо выпячивает подбородок и по-прежнему прячет глаза за зеркальными стеклами очков. Люси это задевает.
— Я думала, мы ведем речь о том парне в «форде».
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Я говорю это с самого первого дня. Пускать постороннего в свой дом — опасно. Позволять кому-то пользоваться твоей машиной и вещами — опасно. Этот кто-то — как чужой самолет в твоем воздушном пространстве. Этот кто-то не знает правил, которые знаем мы с тобой, и у него нет такой, как у нас, подготовки. Может быть, ему вообще наплевать на то, что дорого нам, включая и нас самих.
— Не все в жизни сводится только к подготовке. — Ей легче говорить о чем-то постороннем, чем о том, есть ли дело до тебя тому, кого любишь. Ей легче говорить о смуглолицем парне в «форде», чем о Генри. — Я не должна была поступать так, как поступала, и я сожалею об этом.
— Может быть, ты просто забыла, что такое настоящая жизнь.
— Ох, вот только этого не надо. Не заводи свою бойскаутскую песню насчет «всегда готов». — Люси добавляет газу, и машина мчится на север, к Хиллсборо, где над проливом, соединяющим Береговой канал с океаном, высится ее оранжево-розовый особняк в средиземноморском стиле. — Ты необъективен. Ты даже не хочешь называть ее по имени. Только «кое-кто» да «такая-сякая».
— Ха! Я необъективен! Ха! Кто бы говорил! — В голосе Руди проскальзывают опасные, почти жестокие, нотки. — Эта тупая сучка испортила все. Абсолютно все. И ты не имела никакого права так поступать.
Не имела права втягивать меня в эту бодягу.
— Руди, давай не будем ругаться, — примирительно говорит Люси и смотрит на него. — Зачем нам ссориться? Ничего ведь страшного не случилось.
Он молчит.
— Не люблю ругаться. Мне от этого тошно.
Раньше они не ссорились. Временами Руди дулся, хмурился, но никогда не набрасывался на нее так, как после открытия офиса в Лос-Анджелесе. После того, как Люси приняла на работу Генри, сманив ее из полиции. Гулкий сигнал сирены предупреждает, что мост вот-вот поднимется, и Люси притормаживает и останавливается. Мужчина в «корвете» приветствует ее одобрительным жестом. Люси грустно улыбается и качает головой.
— Да, глупости мне и своей хватает. Гены сказываются. Наверно, отцовские — папаша был немного сумасшедший. Надеюсь, не материнские — было бы куда хуже.
Руди по-прежнему молчит и смотрит на поднимающийся мост, под которым проходит яхта.
Давай не ругаться, — повторяет Люси. — Ну же. Все не так уж плохо. — Она протягивает руку, сжимает его пальцы. — Мир, ладно? Начнем заново? Может, пригласим Бентона для переговоров? Ты ведь теперь не только мой друг и напарник, но и заложник, верно? А я твоя заложница. Тебе нужна работа, а мне нужен ты. Такая вот ситуация.
— Я не обязан тебя караулить. — Руди так и не ответил на ее примирительный жест; его рука лежит как мертвая под ее ладонью. Она убирает свою.
— Отлично. — Задетая его холодностью, Люси сжимает баранку. — Я все эти дни живу в постоянном страхе, а ты собираешься помахать ручкой. Пока. Счастливо оставаться. Всего наилучшего.
Руди упорно смотрит на яхту, проплывающую под мостом в сторону океана. На палубе люди в «бермудах» и свободных рубашках. Все в их движениях и позах говорит о богатстве. Люси тоже богата, но самой ей в это как-то не верится. Глядя вслед яхте, она чувствует себя бедной и несчастной. А когда смотрит на Руди, ей становится еще хуже.
— Кофе? Выпьешь со мной кофе? Посидим у бассейна, которым я не пользуюсь. Я его даже не замечаю. И на что он мне сдался, этот дом? Зачем я его купила? Очередная глупость. — Она вздыхает. — Так ты выпьешь со мной кофе?
— Пожалуй. — Руди демонстративно, как капризный ребенок, смотрит в окно. Потом указывает на почтовый ящик: — Мы же собирались его убрать. Почту ты здесь все равно не получаешь. А если что-то и получишь, то вряд ли этому обрадуешься. Особенно сейчас.
— Придет дизайнер, попрошу убрать. Я ведь здесь редко бывала в последнее время. Знаешь, я и ощущаю себя другой Люси. Той, из фильма «Я люблю Люси». Помнишь? Она работает на кондитерской фабрике и никак не успевает за конвейером, потому что конфеты слетают с ленты одна за другой.
— Не помню.
— Да ты, наверно, ни разу его и не видел. А мы с тетей частенько смотрим Джеки Глисон — «Бонанзу», «Я люблю Люси», все то, что она смотрела, когда еще жила здесь, в Майами. — Она притормаживает у злополучного почтового ящика в конце дорожки. По сравнению с Люси Скарпетта живет скромно. И насчет дома она ее предупреждала.
Во-первых, он слишком шикарный для этого района, говорила Скарпетта. Покупка его была глупостью. Люси выложила за трехэтажный особняк общей площадью одиннадцать тысяч квадратных футов девять миллионов долларов. Площадь всего участка — около трети акра. Травы здесь не хватит даже накормить кролика, все камень и камень да еще крохотный бассейн, фонтанчик и несколько пальм. А ведь тетя Кей была против ее переезда. Место слишком открытое и небезопасное, сюда легко добраться на лодке, предупреждала Скарпетта, но Люси плохо ее слушала, потому что была поглощена обустройством новых владений, одержима мечтой осчастливить Генри.