— Странно, верно? — говорит Филдинг. — Как будто ее кто-то держал. Но для чего? — Он развязывает бечевку, раскрывает пакет, и вонь становится почти невыносимой. — Фу! Не знаю, что вы рассчитываете здесь увидеть, но, как говорится, добро пожаловать.
— Оставьте все на столе. Я потом сложу сама. Возможно, ее кто-то удерживал. В каком положении ее нашли? Можете описать? — Скарпетта отходит к раковине и натягивает пару прочных резиновых перчаток, доходящих почти до локтей.
— Не уверен. Мать, вернувшись домой, пыталась ее оживить. Говорит, что ничего точно не помнит. Не знает даже, лежала ли девочка лицом вниз или вверх, на спине, на животе или на боку. И насчет синяков тоже ничего сказать не может.
— Синюшность?
— Нет. Времени прошло слишком мало.
После того как кровь перестает циркулировать, она согласно закону притяжения останавливается и оставляет на поверхности тела что-то наподобие карты с темно-розовыми и бледными участками в зависимости оттого, какие места подвергались давлению. Картина проступает постепенно, в течение нескольких часов, и помогает, даже если тело потом перемещали, определить положение в момент смерти.
Скарпетта осторожно отводит нижнюю губу Джилли, проверяя, нет ли повреждений, которые могли появиться, если кто-то зажимал ей рот или давил на лицо, пытаясь задушить.
— Смотрите, но я ничего не нашел, — говорит Филдинг. — Никаких других повреждений.
— А язык?
— Следов укуса нет. Ничего похожего. Где был язык, про то и говорить не хочется.
— Думаю, догадаться нетрудно. — Скарпетта опускает руки в пакете холодными, скользкими органами и перебирает их на ощупь.
Филдинг подставляет руки под грохочущую о металлическую раковину струю воды и вытирает их полотенцем.
— Вижу, Марино вам компанию не составил.
— Я даже не знаю, где он.
— По-моему, разложившиеся трупы его и раньше не особенно привлекали.
— Если они кому-то интересны, это уже повод для беспокойства.
— Особенно мертвые дети, — добавляет Филдинг и, прислонившись к краю стола, наблюдает за ней. — Надеюсь, вы что-то найдете, потому что я не нашел ничего. Чертовски неприятно.
— Как насчет петехиального кровоизлияния? По глазам определить невозможно.
— Когда она поступила, кровотечение уже полностью прекратилось. Я по крайней мере петехиальных кровоизлияний не обнаружил, хотя сказать, что их не было, не могу.
Скарпетта представляет тело Джилли, когда оно только попало в морг, через несколько часов после смерти.
— Отек легких?
— Небольшой.
Вот и язык. Скарпетта отходит к раковине, ополаскивает его под струей, вытирает крохотным белым полотенцем, стопка которых лежит рядом — денег у штата хватает только на самые дешевые, — пододвигает лампу и включает свет.
— Возьмите. — Филдинг выдвигает ящик, достает лупу и протягивает ей. — Видите что-нибудь? Я не увидел.
— У нее случались приступы?
— Мне никто ничего не говорил.
— Что ж, повреждений не видно. — Она ищет свидетельства того, что Джилли, может быть, прикусила язык. — Вы, конечно, брали мазок во рту?
— Да. И не только. — Филдинг прислоняется к полке. — Ничего явного я не обнаружил. Еще до меня лаборатория не нашла ничего, что указывало бы на сексуальное насилие. Нашли ли они что-нибудь еще, я не знаю.
— В отчете сказано, что она поступила в пижаме. И что куртка была вывернута наизнанку.
— Точно. — Он берет папку и листает страницы отчета.
— И вы все сфотографировали. — Скарпетта не спрашивает, просто удостоверяется, что все делалось по правилам.
Филдинг смеется:
— А кто учил? От кого мне доставалось?
Кей бросает на него быстрый взгляд, думая, что учила его не только этому, но и многому другому.
— Рада сообщить, что с языком вы ничего не пропустили. — Скарпетта бросает язык в пакет, на бурую кучку других разлагающихся органов Джилли Полссон. — Давайте перевернем ее. Но только вытащим сначала из мешка.
Филдинг берет тело под мышки и приподнимает, а Скарпетта тянет мешок на себя. Потом он переворачивает покойницу, а она сворачивает жесткий винил и убирает его со стола. Синяк на спине проступает совершенно отчетливо.
— Вот черт! — вырывается у Филдинга.
Округлый, размером примерно с серебряный доллар синяк расположен на левой стороне спины, чуть ниже лопатки.
— Клянусь, его там не было, — говорит Филдинг, наклоняясь и поправляя лампу. — Черт! Поверить не могу. Как я мог его пропустить!
— Вы же знаете, как это бывает, — говорит Скарпетта, оставляя свой мысли при себе. Критиковать бессмысленно. Теперь уже поздно. — Синяки проступают отчетливее после вскрытия.
Она берет с тележки скальпель и делает глубокие прямые разрезы, чтобы проверить, не является ли изменение цвета кожи посмертным — и, следовательно, поверхностным — артефактом. Нет. Кровь распространилась в подкожных тканях, что указывает на повреждение кровеносных сосудов еще при наличии кровяного давления. Филдинг прикладывает к покрасневшему участку линейку и начинает фотографировать.
— Что с постельным бельем? — спрашивает Скарпетта. — Вы осматривали простыни?
— Я их не видел. Белье забрали копы и передали в лабораторию. Как я уже говорил, семенной жидкости не обнаружено. Черт, как же я его пропустил?