— Бедняжка! Сиротка!
Жгучая вонь ее духов опалила мою носоглотку, слезы выступили у меня на глазах.
Она шумно всхлипнула и спросила, каково это — жить, зная, что убил собственную мать?
Я не понял вопроса — поскольку он не имел ничего общего с тем миром, где я доселе обитал, — и только попросил, чтобы она меня отпустила. В принципе, я мог ее укусить или отдавить ей пальцы ног, но не хотел быть невежливым и проделывать все это до того, как провалю мирные переговоры.
Она продолжала громогласно рассуждать о детях и их странных связях с родителями, о том, что эти связи следует обрывать прежде, чем они превратят человека в чудовище. Я уже приподнял ногу, чтобы исполнить задуманное, как вдруг родственница пискнула и поперхнулась, как будто я был пирожным и застрял у нее в горле. Меня легко отделили от этой женщины, и за ее плечом я заметил отца. Он был в своей любимой заношенной домашней куртке со шнурами. Шнуры лежали на отцовской груди как-то неправильно, образуя искаженный узор. Установив это, я начал искать причину опасному нарушению исконного порядка. И только после этого обнаружил, что папа держит в поднятой руке лучевик. Дуло упиралось родственнице в шею за ухом, как будто папа собирался произвести какую-то медицинскую процедуру, вроде инъекции. Двоюродная родственница сморщилась, пытаясь скосить глаза так, чтобы увидеть папино лицо, но ей это никак не удавалось. Сестры и дед сидели за столом рядком и безучастно наблюдали за происходящим.
— Я… — сдавленно произнесла гостья.
— Вон, — сказал папа и сильнее вдавил лучевик в ее упругий загривок.
— Я, — повторила она чуть увереннее, но папа не позволил ей продолжить. Он оттеснил ее к лестнице и сильным толчком отправил вниз по ступеням. Она скатилась, издавая ужасающий грохот, как будто была сделана из деревянных деталей, плохо скрепленных между собой. Я подумал, что она, должно быть, убилась. Отец перегнулся через перила и сказал двум лакеям и одному приживале, что с величавым недоумением взирали на неподвижную женскую тушу:
— Подберите и отправьте на Вио!
Затем он вернулся в гостиную.
Дед мельком глянул на сына, взял из вазочки маринованную ягоду, деловито сунул в рот и осведомился:
— А кстати — кто ее пригласил?
Папа пожал плечами и, не сказав ни слова, ушел к себе. По пути он задел меня и легонько щелкнул по носу, даже не посмотрев в мою сторону. От обожания я впал в своего рода каталепсию, и нянька, набежав с негромким медвежьим мычанием, унесла меня, точно вырезанную из пластика фигуру.
После своего возвращения тетя Бугго начала играть главенствующую роль в моей жизни, но преклонение мое перед отцом от этого не уменьшилось. Оно так и сохранялось в неприкосновенности в глубине моего сердца.
Каково же было мое удивление, когда однажды рано утром папин грустный камердинер разбудил меня и передал повеление немедленно явиться к господину Анео. Я не поверил собственным ушам и, больше для того, чтобы проверить истинность услышанного, спросил:
— А можно взять с собой няньку?
Я совсем не хотел тащить с собой няньку, но камердинер сказал:
— Можно, только побыстрее.
Тогда я выбрался из постели, а камердинер помог мне одеться. Раньше я всегда одевался без посторонней помощи и был уверен, что все эти личные слуги только мешают нормальным людям, но оказалось, что я ошибался: опытный камердинер затолкал меня в одежду раза в три быстрее, чем это обычно делал я сам. Я даже поразился тому, как ловко у него это получилось.
Нянька, вырванная из когтей какого-то из ее многочисленных ночных кошмаров, зевнула с огромным облегчением и полезла в шкаф за одеждой, ужасая камердинера своим необъятным пеньюаром.
— Рекомендую деловое платье, — сказал камердинер и вышел.
Нянька явилась вскорости. Она облепила себя тесным платьем, украшенным многочисленными буклями в самых разнообразных местах пышной нянькиной фигуры. Если не присматриваться к фасону, то казалось, будто нянька моя вся поросла крупными бородавками.
Отец ждал нас, полностью готовый выйти за пределы дома. Машина тихо ворчала — островок суверенного государства Анео во внешнем море, что беспорядочно плескалось сразу за садовой оградой.
— Садись, — сказал мне отец вместо приветствия.
Мы с нянькой полезли вдвоем на заднее сиденье, а отец изящным движением занял место водителя и сразу погнал вперед. Я ни о чем не спрашивал. И даже не пытался угадать, куда мы мчимся — да еще так рано, что не все ночные призраки успели попрятаться по шкафам и гробам.
Затем отец затормозил возле большого желто-серого здания. Оно было из тех громоздких сооружений с раскормленными колоннами и ступенями, которые словно мыши объели. Такие дома только проигрывают от любых попыток украшательства — будь то лепнина, бетонное воспроизведение эскиза известного мастера, или просто обычная покраска.
При виде этого дома я ощутил, что случилась неприятность.
— Идемте, — сказал отец. И добавил, морщась: — Я избавил бы тебя от этого, но твой брат — на Вио, а дед слишком стар и может разволноваться. Необходимо присутствие двух членов семьи приемлемого возраста.
— А я приемлемый? — забеспокоился я. — Может быть, стоило лучше взять Одило?